Неизвестность

Явился Илья, рассказал, что чуть не влопался: директор накрыл выпивающих и курящих в раздевалке, отругал, выгнал чужих, в том числе Каму. Кама ушел с честью, обложил на прощанье директора матом. А Илья не попался директору на глаза, прятался за вешалками. Он был доволен приключением, но продолжал заботиться обо мне.

– Ну, получилось?

– Да нет.

– А чего так?

– Да так.

– Послала, что ль? – предположил Илья. – Тогда моя очередь.

Я не успел возразить, он ринулся к Вере.

Как раз кончилась «Шизгара», начался очередной «медляк».

Косноязычный Илья, танцуя, не умолкал, что-то рассказывал, а Вера – смеялась.

Я злился на себя.

Прошелся, выискивая, с кем бы потанцевать. Но все были заняты или не очень мне нравились.

Я забился среди стульев, мрачно сел.

Чтобы смотреть на Веру и травить себя.

Но она исчезла.

Исчез и Илья.

Я несколько раз обошел зал, их не было.

Вышел в коридор. Пусто.

Пошел в раздевалку. Ее плащ висел на месте.

Начал блуждать по этажам.

На третьем или четвертом увидел их. Они стояли и целовались. Вера намного ниже, поэтому Илья согнулся, закрыл ее собой, обхватив руками.

– Привет, – сказал я.

Илья оторвался, недовольно спросил:

– Ты чего тут?

– Гуляю. Нельзя?

Вера выскользнула из рук Ильи и прошла мимо меня.

– Кайф поломал, – сердито сказал Илья. И похвастался: – Ништяк сосется, с язычком!

Я ударил его.

Илья ответил сразу же, и я оказался на полу.

Он присел рядом на корточки. Я сплюнул кровь.

– Ты совсем дурак, ё? – спросил он. – Сам же сказал, что ничего не вышло. Если ты на принцип лезешь, я не жадный, уступлю, только хлебальник не разевай! Иди и это самое. А то как этот. У меня своя чувиха есть, Марина, ты же знаешь.

Этим людям кажется, что всем известны подробности их жизни.

Он протянул руку, помогая встать.

– Ладно, – сказал я. – Замнем.

И пошел в зал.

Увидел, что Вера опять стоит рядом с Никичихиной. Но уже не такая, как была. Что-то словно изменилось – что-то неуловимое.

Тут объявили медленный танец. Вера осмотрелась, увидела меня, улыбнулась и пошла ко мне. Спросила со смехом:

– Можно вас пригласить?

Я хмуро кивнул.

Начали танцевать.

Опять мои ладони на ее талии, но ощущение совсем другое, будто под тканью не тело прежней Веры, с проступающими ребрышками и позвонками, а чье-то чужое тело, сильное, гибко движущееся в танце, зрелое, хоть и хрупкое. Тело взрослой женщины.

У меня было что-то вроде обморока наяву. Даже головой затряс, чтобы прийти в себя.

Я любил ее, как никогда раньше, но хотелось ей сказать что-то злое – будто она мне изменила.

И я сказал:

– Значит, так?

– Что?

– Не могла никого лучше найти?

– А что?

– Не надо мне тут! Я видел.

– Витя, что ты видел? Ничего не было.

Так, подумал я. Она отпирается – почему? Потому, что ей стыдно, что она целовалась с Ильей? Или потому, что я ей дорог, но сам виноват, никак не мог расшевелиться, вот она и намекает, что это не считается, а настоящее, быть может, впереди.

И я ей тут же все простил. Обнял крепко, смело, посмотрел в глаза и сказал:

– Я тебя давно уже люблю.

– Знаю, – отозвалась Вера.

– И чего?

– А чего?

Может, она не поняла? Или подумала, что шучу?

Я повторил:

– Я тебя очень давно и очень сильно люблю.

– Спасибо. А я еще никого.

Так, подумал я. Она сказала: еще никого. А могла бы и не говорить. Но сказала. Опять – намек. Никого, но еще могу. Дает мне шанс.

– Это хорошо, – сказал я.

Она рассмеялась.

– Ты с кем домой идешь? – спросил я.

– Ни с кем. Я живу недалеко.

– Я знаю.

Конечно, я знал, я сотни вечеров провел, блуждая около ее дома и глядя в ее окна.

– Можно провожу?

– Ладно, – сказала она.

Для меня выпускной вечер кончился, хотя он сколько-то еще длился. Больше с Верой не танцевал и она ни с кем не танцевала.

А потом я провожал ее.

Я шел молча и думал, что должен ее поцеловать. Остановить, взять за плечи и поцеловать.

Вот у того угла.

Нет, у того дерева.

Нет, у подъезда.

А это ее подъезд.

Мы вошли.

Поднялись на четвертый этаж.

Она достала ключ, чтобы открыть дверь.

Я взял ее за плечи, повернул к себе.

Она улыбалась и ждала.

Я понял, что она не против.

И с Ильей была не против, и со мной. Почему?

Да потому, догадался я, что ей просто – интересно. Она – пробует. Она – играет.

И ясно вдруг стало, что она меня не любит и, наверное, не полюбит никогда. Если и поцелует – что с того? Ну вот, например, подбежит к ней дворовая собачка, виляя хвостом, потрется о ноги, прося ласки. Она и погладит ее, жалко, что ли?

Я этого не хотел. Не хотел быть вторым, очередным, не хотел быть маленьким приключением для девушки в ее выпускной.

– Ладно, – сказал я. – Пока.

– Пока, – ответила она.

И в ее голосе не было ни удивления, ни сожаления.

Она вошла в квартиру, дверь закрылась.

Ты дурак, сказал я себе. Ты идиот. Ты мог поцеловать любимую девушку и не сделал этого. Напридумывал про нее черт знает что. Ты так хорошо разбираешься в людях? Да, может, она и с Ильей-то целовалась, чтобы ты взревновал! Знала же, что будешь искать – и найдешь. И увидишь.

Долго я себя шпынял, а потом решился и позвонил. Раз, другой, третий.

Открыл заспанный мужчина, ее отец.

– Веру можно?

– Она уже спит. И тебе пора. И больше не звони, понял?

Я повернулся и ушел.