Нехорошее место

Может, если отрезок пути слишком короток, мозгу не хватало времени, самой малости, чтобы разложить тело на атомы, а потом сложить вновь. Впрочем, причина значения не имела. Даже если Конфетка не мог телепортироваться вплотную к ним, ему требовались считаные секунды, чтобы преодолеть разделяющее их расстояние.

Он приближался и приближался, огромный, массивный, с такой толстой шеей, что мог бы удержать на голове автомобиль, с такими мощными руками, что мог бы победить в армрестлинге четырехтонного промышленного робота. Светлые, почти белые волосы обрамляли его широкое, с резкими чертами, жестокое лицо, похожее на лица мальчишек, которые любят поджигать муравейники и поливать щелоком соседских собак. Надвигаясь сквозь стену дождя, отбрасывая при каждом шаге черный песок, он казался не человеком, а демоном, вышедшим на охоту за человеческими душами.

Бобби еще крепче сжал руку своего клиента.

— Френк, ради бога, вытащите нас отсюда.

Когда Конфетка подошел настолько близко, что Бобби уже мог разглядеть синие, горящие безумным огнем глаза, он издал победный вопль и бросился на них.

Темнота.

Светляки.

Скорость.

Бледный утренний свет просачивался с чистого неба в узкий проулок между двумя разваливающимися домами, стены которых покрывал такой толстый слой грязи веков, что не представлялось возможным определить, из какого материала они сделаны. Бобби и Френк стояли по колено в мусоре, который выбрасывали из окон двухэтажных домов и оставляли гнить. Их волшебное появление переполошило колонию тараканов, которые бросились во все стороны, и заставило тучи мух оторваться от завтрака. Несколько крыс уселись на задние лапки, чтобы посмотреть, кто пожаловал в гости, слишком смелых, чтобы убегать.

Некоторые окна остались без единого стекла, другие закрыли вощеной бумагой. Людей они не видели, но из комнат этих древних сооружений доносились голоса: где-то смеялись, где-то ругались, где-то пели, вроде бы мантры. Языка Бобби не знал, но предположил, что они, возможно, в Индии, в Бомбее или Калькутте.

Из-за невыносимой вони, в сравнении с которой запах бойни тянул на новый аромат от Кальвина Клейна, из-за интереса, который жужжащие мухи тут же проявили ко рту и ноздрям, Бобби не мог дышать. Он поднес свободную руку к лицу. Закрыл рот и нос, но все равно не мог вздохнуть. Понял, еще секунда — и потеряет сознание, рухнет в эти вонючие отбросы.

Темнота.

Светляки.

Скорость.

Тишина, покой, лучи послеполуденного солнца просачивались сквозь ветви мимозы и окрашивали землю золотым цветом. Они стояли на красном пешеходном мостике через пруд, в котором плавали рыбки, в японском саду, где бонзаи и другие любовно выращенные растения поднимались посреди усыпанных галькой кругов.

— О, да. — В голосе Френка слышались удивление, удовольствие, восхищение. — Я жил и здесь какое-то время.

В саду они были одни. Бобби уже понял, что Френк всегда материализовался в пустынных, уединенных местах, вдали от лишних глаз. Очевидно, его мозг, помимо способности раскладывать тело на атомы и собирать их вновь, мог заранее сканировать территорию и выбирать место, где не будет свидетелей появления Френка.

— Я жил здесь дольше, чем любой другой гость. Это традиционная японская гостиница на окраине Киото.

Бобби обратил внимание на то, что они оба совершенно сухие. Да, одежда на обоих мятая, ее надо бы погладить, но, когда Френк разложил их на атомы на Гавайях, он не телепортировал в Японию молекулы воды, скопившиеся на одежде и в волосах.

— Здесь такие хорошие люди, — продолжил Френк, — так уважают твое право на уединение, такие внимательные, добрые. — По голосу чувствовалось, что он бы хотел завершить здесь свои путешествия, даже если бы пришлось умереть от руки брата.

Бобби порадовало и то, что Френк не захватил с собой грязь проулка в Калькутте. Отметил, что и обувь, и джинсы чистые.

Зато заметил что-то странное на мыске правой кроссовки. Наклонился, чтобы присмотреться внимательнее.

— Как бы я хотел остаться здесь, — Френк вздохнул. — Навсегда.

Один из калькуттских тараканов стал частью кроссовки. Не прилип к коже, а растворился в ней, вплавился в нее. Таракан не дергался, очевидно, уже умер, какие-то его части остались в Калькутте.

— Но мы должны продолжить путь. — Френк, само собой, таракана не замечал. — Он попытается преследовать нас. Мы должны от него оторваться, если…

Темнота.

Светляки.

Скорость.

Они находились где-то высоко, на горной тропе, перед ними открывалась захватывающая панорама.

— Гора Фудзи, — пояснил Френк таким голосом, будто знал, куда они направляются, но удивлялся, что им удалось туда добраться. — На полпути к вершине.

Бобби не интересовала панорама, не обратил он внимания и на холодный воздух. Куда больше его занимало другое: таракан более не был частью его кроссовки.

— Когда-то японцы думали, что Фудзи — священная гора. Полагаю, они до сих пор так думают, во всяком случае, некоторые из них. Понятно почему. Вид действительно величественный.

— Френк, что случилось с тараканом?

— Каким тараканом?