Немеркнущий

Долгие месяцы его лицо жило только на мониторах, хмурый взгляд был навсегда запечатлен в цифровых файлах. Его образ был заперт в моей памяти, но я не понаслышке знала, как со временем искажаются и тускнеют воспоминания. Это было так эгоистично, так ужасно и отвратительно, но целых три удара сердца я думала только о том, что не должна была его отпускать.

Я скучала по нему. Скучала по нему, скучала… Господи, как сильно я по нему скучала.

В палатке царила тишина. Я провела пальцем по краешку его облезлого одеяла. Лиаму оставили лишь серую футболку. Босые ноги были синеватого оттенка. Мне казалось, что я перестала дышать. Последний раз, когда я видела Лиама, его лицо было испещрено синяками и порезами, полученными после побега из Ист-Ривер.

Но это было лицо, которое я помнила, которое я увидела в первый день в минивэне. Которое можно было читать как открытую книгу. Глаза скользнули от его широкого, открытого лба к сильному, небритому подбородку. К полной нижней губе, потрескавшейся от холода. К волосам, спутанным и потемневшим, слишком отросшим даже для него.

Воздух вышел из его груди с ужасным протяжным хрипом. Я потянулась к Лиаму, стараясь унять дрожь. Я коснулась ладонью его груди – хотела почувствовать, что он жив, что он дышит. Мое прикосновение было едва ощутимым, но его веки мгновенно распахнулись. Небесно-голубые глаза остекленели, лихорадочно-яркие на грязном лице. Они тут же закрылись снова, но могу поклясться – уголки его губ дрогнули в слабой улыбке.

В разбитом сердце уже нечему разбиваться. Но вот я, а вот он, и правда оказалась гораздо ужаснее, чем я когда-либо могла себе представить.

– Ли, – проговорила я, снова положив руку ему на грудь, на этот раз прижав ее плотнее, и дотронулась другой рукой до его щеки. Этого-то я и боялась – красными они были не из-за холода. Он весь горел. – Лиам, пожалуйста, открой глаза.

– Вот… – пробормотал он, поежившись под одеялом… – вот ты где. Можешь… Ключи… Я оставил их, они…

«Вот ты где». Я напряглась, но руки не отняла.

– Ли, – повторила я, – ты меня слышишь? Ты понимаешь, что я говорю?

Веки затрепетали, поднимаясь.

– Нужно просто…

Скрипнул поддон – это Толстяк встал рядом со мной на колени.

– Привет, дружище, – с трудом выдавил он, прижимая тыльную сторону ладони ко лбу Лиама. – Вечно ты в какую-то фигню вляпаешься.

Лиам перевел на него взгляд. Напряжение, застывшее на лице, словно бы растаяло, уступая место бесхитростной чистой радости:

– Толстячелло?

– Ага, ага, только прекрати делать такую идиотскую рожу, – буркнул Толстяк, который сам смотрел на друга с точно таким же выражением.

Лиам наморщил лоб:

– Что… Но ты… Твои родители?

Толстяк посмотрел на меня.

– Поможешь мне его усадить?

Мы взяли Лиама за руки и помогли принять более-менее вертикальное положение. Парень привалился ко мне, и его голова откинулась назад, уткнувшись мне в шею.

Пальцы скользнули по его ребрам: кожа да кости. Когда рука нащупала выпирающие позвонки, я чуть не разрыдалась.

Толстяк прижал ухо к груди Лиама.

– Сделай глубокий вдох, а потом выдохни.

Лиам протянул правую руку, несколько раз неуклюже, но ласково коснувшись лица своего друга.

– …тоже тебя люблю.

– Дыши, – повторил Толстяк, – медленно и глубоко.

Получилось не медленно и не глубоко, но я увидела белое облачко его дыхания.

Отстранившись, Толстяк поправил очки и кивком попросил меня помочь ему снова уложить Лиама. Мне показалось, Ли пробормотал: «Здесь?», но Толстяк подтолкнул меня посчитать его пульс.

– Сколько он уже в таком состоянии? – спросил Толстяк.

Я впервые нашла силы оторвать взгляд от Ли. Позади нас маячило покрытое шрамами лицо Оливии, от холода оно пошло синеватыми пятнами. Джуд застыл в дверном проеме, открыв рот с видом полного и абсолютного ужаса.

– Его поймали недели полторы назад, уже с каким-то мерзопакостным вирусом, с которым он никак не мог справиться, – пустилась в объяснения Оливия, голос ее дрожал. – Я сразу поняла: с ним что-то не так. Все спрашивала его о вас, но Ли, казалось, не понимал, что к чему. Потом начался жар, а потом… это.

– Что с ним случилось? – спросил Джуд. – Почему он так себя ведет?

Словно бы в ответ Лиам перевернулся на бок, его лицо исказилось от нового приступа. Разразившись глубоким, влажным кашлем, сотрясшим все тело, Лиам хватал ртом воздух. Я держала руку на его животе – еле прощупывавшийся пульс давал надежду. Взгляд не отрывался от его лица.

– Думаю, у него воспаление легких, – сказал Толстяк. – Не уверен, но очень похоже. И, насколько я могу судить, остальные дети тоже больны. – Он, пошатнувшись, встал. – Чем ты их лечишь?

Когда мы зашли в палатку, я испытала такое потрясение и ужас, которые на какое-то время вытеснили даже злость. Но по мере того, как жестокая реальность сгущалась вокруг меня, я чувствовала растущий жар в груди, все скручивающийся и скручивающийся… В какой-то момент мне уже показалось, что я вот-вот начну выдыхать огнем.

Оливия заговорила быстро и сбивчиво.