Немой Онегин. Части 18 - 23

Письмо пишется без помех. Письмо точно нацелено. Не литературный текст с оглядкой на цензора, обращённый «к читателям», среди которых умные, и не очень, и совершенно бестолковые. Письмо всегда так написано, чтобы точный адресат точно понял.

А на словах... Даже будь ты наедине с предметом — ты не выскажешь всего и вряд ли так хорошо сформулируешь. И не только потому, что он будет перебивать. Само присутствие живого человека мешает, стесняет.

Татьяна в лицо Онегину никогда не сказала бы того, что написала.

LXXXIX. ЛУКАВЫЙ КОТ

...Письмо Онегина — отнюдь не наивно. Коварный искуситель, мастер.

Желать обнять у вас колени,

И, зарыдав, у ваших ног

Излить мольбы, признанья, пени...

Колени? И не выше? Пишет «колени», оставляя остальное её пылкому воображению. Рыдать мог бы и дома, но он хочет рыдать, уткнувшись известно куда. Излить мольбы? И больше ничего?

Когда б вы знали, как ужасно

Томиться жаждою любви,

Пылать — и разумом всечасно

Смирять волнение в крови...

Он пишет о страстном плотском желании. Яснее и не скажешь. Волнение не в душе, а в крови. Неужели кому-то кажется, будто рыдать у ног — это всё, чего он хочет?

«Пылать» — это слово из её письма, и тут оно не случайно. Он знает, что надо говорить на её языке — языке девических мечтаний, — тогда она поймёт, тогда её проймёт.

Слово «желание» торчит из текста. Но в ту же секунду он чуть сдаёт назад: Боюсь: в

мольбе моей смиренной...

Чем ты занят, друг сердешный: смиренными мольбами? или без передышки круглосуточно (всечасно) смиряешь пылающую кровь (плоть)? Это и есть та самая небрежность в сердечных письмах.

Так иногда лукавый кот,

Жеманный баловень служанки,

За мышью крадется с лежанки:

Украдкой, медленно идёт,

Полузажмурясь отступает,

Свернётся в ком, хвостом играет,

Разинет когти хитрых лап

И вдруг бедняжку цап-царап.

Пушкин очень любил Шекспира, высоко ценил.

ГАМЛЕТ. Сударыня, могу я

пристроиться в вашу ложбинку?

ОФЕЛИЯ. Нет, мой принц!

ГАМЛЕТ. Я хочу сказать: положить голову к вам на колени?

ОФЕЛИЯ. Да, мой принц.

ГАМЛЕТ. А вы уж решили — какое-нибудь неприличие?

ОФЕЛИЯ. Ничего я не решила, мой принц.

ГАМЛЕТ

. Прекрасная мысль — лежать между девичьих ног.

ОФЕЛИЯ. Что, мой принц?!

ГАМЛЕТ. Ничего.

Колени? Читатели первой половины ХIХ века были чуткими, как Офелия, сразу думали неприличие.

Их восприятие было совершенно иным. До мини и бикини оставалось 150 лет, до стрингов и публичных однополых браков — два века. Не только порнофильмов не было, но и фильмов вообще.

Онегин (или Пушкин?) пишет про колени. Точно знает, что про остальные места Татьяна подумает сама. И подумает мечтательно, а не с отвращением, как могло бы быть, если б он написал слишком прямо.

...В деревне Онегин не полюбил Татьяну, а в СПб полюбил — что ж тут странного? Она была дика, печальна, молчалива, бледная, некрасивая (ни красотой сестры своей, ни прелестью её румяной не привлекла б она очей) — словом, зачуханная дурнушка, экзальтированная, склонная к трагинервическим проявлениям... А в СПб она — королева: роскошно одета, знатна, принята при дворе — узнаёте? Нет? В том-то и дело!

Её никто не узнаёт, даже сёстры! Бледную бедную замарашку приодела-причесала волшебная фея-крёстная, и никто Золушку не узнал! И она блистает во дворце — таинственная прекрасная незнакомка, — король в восхищении, принц влюбляется мгновенно и смертельно... Вот и Онегин не узнал Таню.

Ужель та самая Татьяна?

Та девочка, которой

он

Пренебрегал в смиренной доле,

Ужели с ним сейчас была

Так равнодушна, так смела?

В глуши и — в столице; в хлеву и — на балу; нелюбимая дочка (в семье родной казалась девочкой чужой) среди тупых провинциалов и — звезда высшего света.

А увидь принц чумазую девку в лохмотьях — вряд ли влюбился б. Скорее, вообще не заметил; зрение принца не зафиксировало бы объект. Так турист в Сикстинской капелле не видит лиц служителей.

Принц — вообразите! — даже потом свою любимую не узнал. Напяливал кому попало.

Сомненья нет: увы! Евгений

В Татьяну как дитя влюблён;

В тоске любовных помышлений

И день и ночь проводит он.