Немой Онегин. Части 18 - 23

Дантес написал Наталье Николаевне письмо, которое было вопль отчаяния с первого до последнего слова («Стращать отчаяньем готовым»). Цель его была добиться свидания. Он жаждал только возможности излить ей всю свою душу, заверял честью, что прибегает к ней единственно, как к сестре его жены, и что ничем не оскорбит её достоинство и

чистоту. Письмо, однако же, кончалось угрозою, что если она откажет ему в этом пустом знаке доверия, он не в состоянии будет пережить подобное оскорбление. Отказ будет равносилен смертному приговору («Я знаю век уж мой измерен»).

Арапова, дочь Натали от второго брака (со слов матери)

Поведение Дантеса мы считаем скверным, подлым. Но это чужак, заезжий издалёка. А наш милашка соблазняет жену друга у всех на глазах — и ничего? всё ещё милашка?

Многие невольно переносят обаяние стихов и свою любовь к Автору — на героя. Но поэзия — Пушкина, а личность — Онегина. Автор с некоторых пор относится к нему иронически.

Нет: рано чувства в нём остыли

;

Ему наскучил света шум;

Красавицы не долго были

Предмет его привычных дум;

Измены утомить успели;

Друзья и дружба надоели...

Он застрелиться, слава богу,

Попробовать не захотел,

Но к жизни вовсе охладел.

«Он застрелиться попробовать не захотел» — издевательская фраза. Можно пробовать суп... Но вдумайтесь: не захотел попробовать застрелиться. Само слово «попробовать» означает приобрести некое знание, некий опыт...

Онегин как дитя влюблён, но не сумасшедший же. Он понимает, куда тащит Татьяну. Она упирается, тогда он начинает писать письма, одно за другим... А потом — случайная встреча.

Из всей строфы про эту встречу Набоков комментирует одну строчку:

Его не видят, с ним ни слова... — Её очевидное безразличие передано в тексте отсутствием подлежащего и неопределённо-личной формой

глагола во множественном числе.

Набоков. Комментарий

«Очевидное безразличие»? Давайте сами прочитаем:

Ответа нет. Он вновь посланье:

Второму, третьему письму

Ответа нет. В одно собранье

Он едет; лишь вошёл... ему

Она навстречу. Как сурова!

Его не видят, с ним ни слова;

У! как теперь окружена

Крещенским холодом она!

Как удержать негодованье

Уста упрямые хотят!

Это же очень яркая картина. Таня стискивает зубы, чтобы не сказать «подлец», или «негодяй», или какие ещё слова говорят человеку, который губит репутацию женщины. А у Набокова «очевидное безразличие». Иногда думаешь: нарочно он что ли?

Ещё бы не крещенский холод! Письма-то приносят к ней домой. Ей приходится прятать их, читать тайком. В какой-то момент письмо увидит муж.

— Дорогая, это от кого? от Онегина? Милая, позволь взглянуть.

И что ей делать? Разжевать и проглотить? Но это ж не допрос партизанки. Перед ней не оккупанты, а муж, венчанный. Не дать — значит, сознаться, что письмо постыдное, и признать себя вдобавок соучастницей. Раз скрываешь, значит, покрываешь.

Что же он прочтёт? Прочтите сами — глазами мужа! — письмо вашей жене от вашего друга.

— Милая, он тут пишет, что хочет обнять твои колени. И как? И давно ли? И ты всё ещё не отказала ему от дома?

Случайно

вас когда-то встретя,

В вас искру нежности заметя,

Я ей поверить не посмел:

Привычке милой не дал ходу;

Свою постылую свободу

Я потерять не захотел.

— Милая, что он имеет в виду? Что он называет твоей «искрой нежности»? И как понять, что он свою свободу потерять не захотел? Выходит, ты ему делала предложение? Ты ему предлагала себя?

Это компрометирующее письмо и это письмо лицемера. Вот первые строчки письма:

Предвижу всё: вас оскорбит

Печальной тайны объясненье.

«Тайна»??! Трётся, ошивается на виду у всех, украдкой тискает. Разве она слепая дура? И все вокруг — слепые? После «горячих касаний» писать про тайну, вдобавок печальную? — лицемер кокетничает. Да, в третьем куплете он уже почти труп:

Внимать вам долго, понимать

Душой всё ваше совершенство,

Пред вами в муках замирать,

Бледнеть и гаснуть... вот блаженство!

Но в пятом куплете письма...