Ненависть

Она вошла из темного коридора, и у нее глаза еще были темные и огромные. Понемногу от света лампы точно вливалась в них глубокая синь. Золотистые волосы, красиво убранные, червонцем блистали в изгибах. Под тонкой материей платья молодая грудь часто вздымалась и стала видна соблазнительная ее выпуклость. Длинное белое платье необычайно шло к ней. Сладкий запах духов, молодости и свежести, запах елки и мандарина шел от нее. И снова вспомнились Драч и Гуммель и дом, куда они поехали… «Елки-палки»!..

– Володя, как хочешь, но ты должен выйти к нам. Там все свои.

– Там тоже еще офицеришка какой-то торчит. Тоже свой?..

– Да, свой. Он от дяди Димы привез подарок… Голову кабана. Пойди, познакомься с ним. Посмотри наши подарки тебе.

– Совсем неинтересно.

– Володя!.. Твоей маме это так горько!.. Она не могла сдержать слез, когда ты прошел мимо.

– Садись, Шура. Поговорим серьезно.

Девушка спокойно подошла к столу и послушно села в широкое кресло, обитое зеленым репсом, стоявшее в углу комнаты подле письменного стола.

– Ты, Шура, верующая… И ты знаешь Евангелие наизусть. Помнишь это место: «Если кто приходит ко Мне, и не возненавидит отца своего и матери и жены и детей, и братьев и сестер, а притом самой жизни своей, тот не может быть Моим учеником»…[4]

Шура была ошеломлена. Быстрым движением она схватила руку Володи и, сжимая его пальцы, сказала:

– Нет!.. нет!.. Не надо, Володя! Нельзя играть так словами. Что ты говоришь? Не в монастырь ты идешь. Не так это надо понимать!.. Нельзя ненавидеть родителей!.. Никого нельзя ненавидеть! Христос повелел всех любить… Боже мой, что ты сказал.

Ироническое выражение не сходило с лица Володи. Казалось, он любовался смущением Шуры.

– Да… Конечно, в ваш

монастырь я не пойду. Но я хочу уйти… и я и правда уйду из вашего мелкобуржуазного мира… И я сумею его до конца… до дна возненавидеть… Ты знаешь?.. Я тебе это говорил… Я в партии. Я от тебя этого не скрывал и не скрываю. Да, в партии, которая борется и ненавидит все это – ваше!.. Я в партии и уже навсегда, бесповоротно… А у меня – дед протопоп какого-то там собора!.. Ты понимаешь это!.. Нет?! Проклятие крови на мне! И я кровью… кровью стираю… Кровью стер это. Понимаешь – к черту!.. К черту все это!.. Елки!.. Религию!.. Чепуха!.. Маркс… – Володя хлопнул рукою по переплету книги, – Маркс говорит: «Каждый исторический период имеет свои законы», и мы вступаем в такой, когда надо сбросить с себя все путы… Я уже вступил. Никаких угрызений совести!.. Никакой слабости!.. Нервов!.. Родители! Ф-фа!! Елки-палки!

– Володя, – стараясь быть сдержанной и совершенно спокойной, сказала Шура. – Ты мне давал читать эту книгу. Я ее хорошо и внимательно прочла… Просто – глупая книга. И мне странно, что она так на тебя повлияла. Ты же в нашей семье считался всегда самым умным.

– Вот как!.. Глупая книга! «Капитал» Карла Маркса – глупая книга!

– Ну да, конечно… Немецкий еврей, никогда ничего не видавший… Теоретик… Ненавидящий мир и природу придумал все это… Это мертвое!.. И вы верите!.. Учитесь!.. Боже мой!.. Володя!.. Что же это такое?

– Прекрасно!.. Александра Борисовна Антонская умнее Фридриха Энгельса, Петра Струве – всех толкователей и почитателей Маркса…

– Не умнее, Володя, но проще… Ближе к жизни…

Шура наугад открыла книгу и, прищурив прекрасные глаза, прочитала:

– «Меновая ценность есть вещное выражение определенного общественного производственного отношения»… Господи!.. Тяжело-то как!.. Точно телега с камнями по песку едет и скрипит неподмазанными колесами. Ты сам-то понимаешь это?.. Я – нет…

– Что тут понимать? Дальше все объяснено «Товары, – пишет Маркс, – в которых содержится одинаковое количество труда, или которые могут быть произведены в одинаковые промежутки рабочего времени, имеют поэтому одинаковую ценность»…

– Чушь!.. и ты эту чушь наизусть знаешь.

– Чушь?..

– Ну, конечно!.. По твоему Марксу выходит, что 10 метров холста и 10 метров шелка имеют одинаковую ценность, потому что в них содержится одинаковое количество труда и они могут быть сделаны в одинаковый промежуток времени. Да еще, пожалуй, шелк окажется дешевле… Лен надо растить, надо мочить, мять, бить, – а грена шелковичного червя – готовый материал… Твой Маркс в жидовской своей суетливости забыл о материале. У него как ценности все товары только определенное количество застывшего времени. Я читала и ужасалась. Сколько страниц с какою-то идиотской настойчивостью…

– Идиотской?!

– Ну да!.. Конечно! С идиотской настойчивостью он посвящает рассуждениям о сюртуке и десяти аршинах холста. Безнадежно глупо!

– Не нахожу.

– Слушай, Володя… Сюртук – сюртуку рознь… Сюртук, сшитый Норденштремом, ценнее сюртука, сшитого портным Долгополовым с Разъезжей улицы, хотя, может быть, Долгополов и больше времени употребил на его шитье. Твой Маркс отрицает талант, творчество, душу, вложенную в вещь!.. Дар Божий!

– Да уже, конечно…