Ненависть

– Ну, вот видишь… Ты знаешь, я работала по чеканке в Строгановском училище. Неужели моя работа равна работе Бенвенуто-Челлини или работе хлебниковского мастера?.. Рафаэль и Мурильо равны вывесочному живописцу, вот куда ведет твой Маркс… Он проглядел личность, он проглядел душу.

– Ах, елки-палки… Какие у тебя рассуждения. Чисто женская логика.

– Откуда у тебя такие выражения?..

– Это тебя, милая, не касается. От людей, которые умеют просто смотреть на вещи и потому, может быть, ближе к правде. Ты говоришь о душе. Но мы-то знаем, что души нет.

– Удивительное заключение! Совсем, как наши солдаты, которые говорили, что китайца убить не грех, потому что у него не душа, а пар. И ты так смотришь.

– Хуже. Я считаю, что и пара нет никакого.

– Володя!..

– Просто-таки ничего нет!

– Брось, Володя. Не время теперь философию разводить. Идем в зал. Мама и мы все с такой любовью тебе подарки приготовили. Не надо, Володя, возноситься и обижать людей, которые тебя так сильно любят.

Шура встала с кресла. Володя тоже поднялся и, внимательно и остро глядя в глаза двоюродной сестры, тихо сказал:

– Что скажешь ты, Шура?.. Если я скажу тебе?.. Я сейчас человека убил… А?.. Что?.. Никаких угрызений!.. Ни совести у меня, ни души у него… Ничего!..

– Володя, не говори глупостей! Есть вещи, которые даже шутя нельзя говорить.

* * *

Они стояли близко друг от друга. Володя чувствовал на своем лице Шурино дыхание. Он как бы ощущал биение ее сердца.

– Ах!.. Елки-палки, – вдруг сказал он.

И вдруг необычайно ясно представил себе Гуммеля и Драча и то, что они сейчас делают. Но там были просто продажные женщины, куски мяса, неумные и необразованные, вероятно, даже и некрасивые. Перед ним, и так близко, стояла девушка во всем зовущем расцвете своей восемнадцатой весны. В меру полная, она была несколько выше ростом Володи. И мысль о том, что пролитая кровь и страсть имеют нечто общее и что женщина иначе смотрит на мужчину-убийцу, огневым потоком пробежала в мозгу. В глазах у Володи потемнело.

– Я говорю тебе, – тихим шепотом сказал Володя. – Это правда! Я не шучу!

– На тебя нападали?.. Нет… Не может этого быть… Ради Бога, Володя, не шути этим.

– Нет… На меня не нападали, – медленно, как бы сквозь дрему говорил Володя. – Я сам напал. Ты знаешь, что партия может… Просто велеть… устранить кого-нибудь ей нежелательного.

– Нет!.. Володя!.. Никогда!.. Нет!.. Нет!.. Ты!.. Палач!.. Палач!..

– А тот, чье пальто я увидел в прихожей… Не палач?..

– Нет… Тысячу раз нет… Он защитник Родины…

– А я – защитник партии.

– Володя, мне просто гадко и страшно слушать это. Я никогда этому не поверю. Ты наш! Ты нашей семьи… Брось!.. Забудь все эти Марксовы глупости, забудь свою ненависть и пренебрежение к нам. Ну, милый Володя, идем.

Шура протянула руки к Володе. Тот крепко охватил ее за запястья и сжал в своих горячих руках.

– Володя, пусти… Что с тобой?..

– Ах, елки-палки!..

Странный голос шептал Володе на ухо: «можно… ты убил и тебе все можно… Все позволено… Она еще и рада будет…»

Шура посмотрела в глаза Володи и вдруг побледнела. Она заметила, как непривычно покраснело лицо Володи и густо и тяжело напряглась жила на его шее. Ей стало страшно.

– Володя, брось мои руки… Ей-богу, я рассержусь.

– Шура!.. Милая!.. Я же знаю, что ты меня любишь!.. Брось предрассудки…

– Володя, я кричать буду!

Володя вспомнил, как окрутили шарфом голову Далеких, чтобы он не мог кричать. «Ей так же… платком зажать рот»… Он полез в карман за платком и освободил одну из Шуриных рук. Шура вцепилась свободной рукой в руку Володи, с неожиданной силой разжала пальцы и отскочила к двери.

– Сумасшедший, – сказала она со слезами в голосе. – Смотри, как покраснели мои руки. Какой ты, Володька, злой. Вот уже я никогда не думала.

– Ах, елки-палки! – вне себя крикнул Володя и кинулся к Шуре, но та быстро открыла дверь и выбежала в коридор.

XII

В коридоре было темно. Но сейчас же открылась дверь Жениной комнаты, бросила прямоугольник света на стену, и Шура увидала свою двоюродную сестру. Женя подбежала к Шуре, схватила ее за руку и повлекла к себе. Женя была страшно взволнована. Она не заметила, как раскраснелось лицо Шуры и как блистали слезами ее глаза. В руках у Жени был какой-то сверток.

– Шура, – быстро говорила Женя. – Шура!.. Милая!.. скажи, что ты не рассердишься и не обидишься? Я так ждала тебя. Володька, наверно, мучил тебя своим социализмом. Вот человек, хотя и брат мне, но которого я никак не понимаю. Хотела идти к вам, разгонять ваш диспут!.. Милая, побожись, что ты ничего, ничегошеньки не будешь иметь против! Скажи совершенно честно…

– Господи!.. Женя!.. Я ничего не понимаю!.. О чем ты говоришь?

Женя быстро развернула пакет, бывший у нее в руках.

– Ты понимаешь, Шура… У всех подарки… А у него, бедняжки, ничего нет, потому что мы ведь не ожидали его. Мы не знали, что он придет?.. Как же так? Это совершенно невозможно. Не в стиле нашего дома. Вот я и решила… Только, конечно, если ты не обидишься?.. Правда? Ей-богу?.. Ты побожись!.. Я маме шепнула, она сказала: «хорошо. Если тебе самой не жаль»…