Ненавижу тебя любить

В комнате всего один диван-книжка, раскладывающийся в неудобную, но достаточно большую для двоих кровать. Я вряд ли сегодня усну, буду по кругу гонять мысли о Настьке, забивая их работой. Ночь — отличное время, чтобы заняться творчеством, правда сложно выдавать креативные идеи в таком состоянии. Возня с дочерью немного успокаивает, но очень сложно, представляя Настьку в больнице, не переносить эти мысли на Машку.

— Сегодня будешь ночевать у мамы, да?

— А папа?

— И папа будет здесь, рядом с тобой ляжет.

— А ты?

— А я пока буду работать. Мне нужно закончить дизайн к завтрашнему дню.

— А что такое дизайн?

— Картинка красивая.

— Здолово!

— Да. Здорово. Солнышко, а может, уберем динозаврика на ночь? Папе будет неудобно.

— Нет! — Машка надувает щеки и прижимает игрушку к себе.

— Ну, ладно. Будете спать еще и с динозавриком. Все, закрывай глазки.

В комнате темно, только экран компьютера слабо освещает противоположную стену. Машка сворачивается клубочком в обнимку с игрушкой, только зеленый хвост торчит из-под ее щеки. Я кладу ее к стене, как можно дальше от края дивана и поднимаюсь, чтобы вернуться на кухню. В коридоре сталкиваюсь с Никольским, и в воздухе повисает неловкая напряженная пауза.

— Ну и нахрена? — спрашивает он.

— Говори тише, Маша уснула.

— Ну и нахрена? — повторяет он, но уже шепотом.

— Настя мне не чужая. Маша тоже. Они обе тебя любят. Нельзя садиться за руль в таком состоянии, если ты поел — иди и спи, утром вызовешь водителя, и он вас отвезет. Если хочешь снова поругаться, то пошли во двор, а не то соседи полицию вызовут.

— Хочу в душ. Есть полотенце?

Отдаю ему чистое полотенце и, пользуясь передышкой, сажусь за комп. Стараюсь щелкать клавишами как можно тише, чтобы не разбудить дочь. Удивительно, как я отвыкла ночевать с Машкой в одной комнате.

Дизайн идет со скрипом, в голову ничего не лезет. Я смотрю на десятки, а может, и сотни обложек, пытаюсь ухватить тренд, идею, разобрать на составляющие интересные решения топовых оформителей, как учили на курсах. А в голове только Настя, Настя, мысли о ней, о карьере, об операции, о том, как ей помочь. Как помочь Володе, как поддержать Бориса Васильевича.

Никольский выходит из душа в джинсах, но без рубашки, чем невольно привлекает мое внимание. Я снова украдкой, в отражении небольшого зеркальца на столе, рассматриваю татуировки. Замысловатые геометрические узоры, складывающиеся в единый символ неизвестного значения. Как же хочется спросить, что они значат!

Но я усилием воли отвожу взгляд и возвращаюсь к работе.



Бывший не собирается спать, и я его понимаю. Он лежит на своей половине дивана, заложив руку за голову, листает новостную ленту, пока телефон заряжается. И периодически бросает на меня любопытные взгляды.

— Что ты делаешь?

— Работаю.

Мы говорим шепотом, чтобы Машка не проснулась, ибо оба знаем, что в этом случае уложить ребенка обратно будет не так-то просто. Никому не улыбается половину ночи прыгать вокруг нее с книжками и игрушками.

— Что за работа?

— Ты действительно не знаешь? Я думала, ты следил за каждым моим шагом.

— Нет. Не следил. Знаю только, что ты ушла из ресторана. Кстати, почему?

— Издеваешься? — фыркаю я. — Меня уволили!

— За что?

— А то ты не знаешь. Сказали, чтобы искала эротических приключений в другом месте. Управляющая знала о нас в кабинке.

— Серьезно? Как она узнала?!

— О, да, это же было так незаметно!

— Ты могла позвонить, я бы разобрался.

— Ты же со мной попрощался. Кстати так и не сказал, почему вдруг. Что заставило тебя передумать?

— Не скажу, Вишня. Эту тайну я унесу с собой в могилу.

А вот теперь любопытство играет с новой силой. Я бы пристала с расспросами, но по лицу вижу, что бесполезно. Хрупкий мир разрушать не хочется, что бы ни заставило Никольского передумать — это определенно благо для меня.

— Попробуй разбитое зеркало, — вдруг говорит он.

— Что?

— Закрой картинку разбитым окном или зеркалом. Будет красиво, эффект мозаики.

— А… о… спасибо. Я попробую.

Хорошо, придется признать: во вкусе ему не откажешь. Дорогие машины, костюмы, часы, интерьеры, курорты. Никольский выбирал не только дорогое, но и отвечающее его чувству прекрасного. Он ненавидел стиль «дорохо-бохато» с начищенными до зеркального блеска мраморными полами, люстрами из чешского хрусталя и позолоченными «рококо-мотивами». Обожал хай-тек, классику, лофт. И, надо признать, идеально угадал с зеркалом для сборника мистических рассказов.

Меня так увлекает работа, что я не замечаю, как бывший засыпает поверхностным тревожным сном. Телефон лежит рядом с ним — на случай новостей о Насте, а под боком сопят Машка и динозаврик. Удивительно умилительная картина. Когда он спит, расслаблен и не прожигает меня своим взглядом, он красивый. Они с Машкой — копии друг друга, только дочь по-девичьи утонченная, а его черты лица грубые, четко очерченные.

Я беру из шкафа второе одеяло и на всякий случай накидываю на них обоих. Машка не привыкла спать в квартире, она ненавидит холод и в ее комнате часто работает камин.