Ненавижу тебя любить

— Я не знаю, Ксюх. О чем ты думаешь, когда Маша болеет? Уж точно ни о чем, кроме нее. Сейчас я могу тебе придумать сотню вариантов, но как бы поступил, я не знаю. Если бы Даша умерла, наверное, попробовал тебе рассказать и… не знаю. Может…

Она вскидывает голову.

— Может что? Может, мы бы его воспитали, как своего? Вместе с Машей? Ребенка от любовницы, с которой ты за моей спиной… потрясающе! Или что, скажешь, что это было до меня, и потому ты святой?

Кошусь на буфетчицу, которая от любопытства скоро перевалится через прилавок. К счастью, она слишком далеко от нас, поэтому есть шанс, что в случае такой неприятности нас не засыплет икрой, хлебом и обломками деревянной стойки.

— Это было не до тебя. Мы с Дашей познакомились, когда мы только пару раз сходили на свидание.

— И что же ты тогда не женился?

— Я предлагал. Даша отказалась, твой отец заплатил ей и припугнул, чтобы уехала из города. Я хотел на ней жениться, она отказалась, и…

— И ты женился на мне.

— После свадьбы я к ней не прикасался.

— Мне полегчало.

— Я не святой. Далеко не святой. И было всякое. Но с Дашей все кончилось в тот момент, когда умер Димка. Дашка не заслуживала такой смерти, я сначала думал, она просто окончательно поехала крышей и снова сбежала, а потом ее нашли… и твой отец признался, что он ее убил, когда я припер его к стенке. Оказалось сложно отделить тебя от него. Он часто прикрывался твоим именем, любовью к тебе.

— Зачем он оплачивал Даше билеты и отель? Да еще и на фейковое имя?

— Что?

Фейковое имя? Отель? Я не видел Иванченко последние несколько месяцев перед ее исчезновением, не слышал, а в соцсети и диалоги с ней не заходил, от одной мысли, что снова придется во все это окунуться, становилось тошно.



— Она сменила имя на Азалию Коваль. И в распечатках кредитки я нашла инфу о том, что папа оплачивал ей билеты в Прагу и отель. За несколько месяцев до исчезновения. Я думала, ты знаешь, зачем.

— Нет. Не знаю.

Она вдруг кладет недоеденный бутерброд на тарелку, закрывает лицо руками и жалобно всхлипывает. А пока я пытаюсь сообразить, что происходит, поворачивается и больно бьет меня по плечу.

— Смерть ребенка! — сквозь слезы рычит Ксюха. — Ты пережил смерть ребенка! Ничего мне не сказал! И отобрал у меня Машу! Как?! Ты забыл, что почувствовал? Хотел, чтобы я почувствовала то же самое?!

Я сгребаю ее в объятия, укрывая от любопытных взглядов буфетчиц, которые словно размножаются прямо за стойкой и уже не скрываясь пялятся на нас. Одна даже с аппетитом жует бутерброд, явно наслаждаясь сериалом в реальности.

Получаю еще несколько ощутимых ударов по груди, а потом Вишенка просто плачет у меня на руках, прямо как Машка. Только у Машки беды еще детские, а у этой девочки взрослости через край.

— Ксюш…

— Что? Скажешь, что ты передумал? Что изменил свое мнение?

— Скажу.

— Тогда признай, что забрать Машу было ошибкой! Что тебя не радовала моя разлука с ней! Что ты ошибся!

— Да. Я ошибся. Так делать было нельзя.

— И что же заставило тебе передумать? — Голос звучит глухо, ибо я крепко сжимаю ее в объятиях и чувствую горячее дыхание рядом с плечом.

— Маша. Я думал, она тебя забудет. А она не забыла, любит. А потом одна сволочь сказала, что Машу бросила мама, и меня выбесило.

— Кто сказал?!

— Да неважно. Она уже пожалела. Просто… я не знаю, как это объяснить. Иррациональное чувство. Сильное. Очень сильное. Мне хотелось вычеркнуть из жизни все, что связывало с твоим отцом, с тобой, с Иванченко. Я почему-то думал, что едва все случится, мы с Машкой заживем счастливо и спокойно.

— Получилось?

— Неа. Получилось еще хреновее.

— Дурак.

— Да, наверное. Из-за меня часто страдают люди вокруг. Сын не прожил и пары часов, бывшую девушку убили, сестра потеряла зрение и карьеру. Иногда я думаю, что лучше отдать тебе Машку, пока не случилось беды. Только не могу себя заставить от нее отказаться, хотя и знаю, что однажды она заплатит по моим счетам.

— Не говори так.

— Выбери с ней платье на утренник. Она только о нем и говорит. Хочет платье, корону со снежинками и волшебную палочку. Подберешь?

— Угу.

Я готов так сидеть бесконечно долго, слушать ее дыхание сквозь заложенный от слез нос, указательным пальцем будто между делом поглаживать коленку и вдыхать запах. Запах, от которого будто переносишься куда-то далеко, в теплое приятное место.

В креманке лежит эскимо, от которого я с удовольствием откусываю кусочек.

— Ты что, мое мороженое жрешь? — тут же поднимает голову Ксюха.

— Да я откусил просто. На.

Сую ей под нос лакомство, но она морщится.

— Ты его облизал!

— Не облизал, а откусил, сбоку! Вот, вторая половина девственно чистая. Да и какая разница? Ты со мной целовалась, там куда больше слюней, чем на укушенном мороженом.

— Ага, целовалась… на глазах всего театра, Олега и твоей этой… коллеги.

— Хочешь, я ему позвоню?

— Пригласишь досмотреть спектакль?

— Расскажу, о чем мы говорили и что я тебя поцеловал. Дам дружеский совет пригласить тебя куда-нибудь еще раз и постараюсь не перекусить провод и не сломать ему обе ноги.