Ненавижу тебя любить

Блядь. Это какой-то бред воспаленного сознания.

Жена сидит в гостиной, читает какой-то журнал. Они с Дашей удивительно разные. Больше всего на свете я хочу, чтобы Ксюха сейчас улыбнулась и сказала, что все нормально. Что мир еще стоит на месте, что наступит рассвет, и утро, а в нем — свежий кофе. И если так подождать несколько лет, то, может, станет полегче.

Ксюша слышит, как я вхожу, но не поднимает головы, только равнодушно хмыкает.

— А я думала, ты принципиально избегаешь дом.

Опускаюсь в кресло и тру глаза. Врач в больнице, когда подписывал счета на оплату, сочувственно говорил «Поплачьте, это нормально, вам станет легче. Ему было не больно». А мне хотелось его придушить, потому что я понятия не имел, что такое раздирающая изнутри боль, меня не учили ее испытывать, а слезы остались где-то в далеком детстве.

— Ты пропустил ужин. Эльвира расстроилась. Она старалась, между прочим.

— Я задержался.

— Не сомневаюсь.

— Мне плохо, Ксюх… очень…

— Выпей таблетку. — Она поднимается и бросает на диван журнал. — Зачем ты вообще женился, если тебе так плохо возвращаться домой? Я сижу, как идиотка, пытаясь делать вид, что у нас все нормально, а ты пьешь с друзьями и еще жалуешься, что тебе плохо? Я иду спать. В гостевую спальню. Можешь пить дальше, Вова, только посмотри на своего отца — это плохо кончается.

— Да. Ты права. Все это плохо кончается. Хэппи энд не предусмотрен.

Говорят, что если тебя незаслуженно в чем-то обвинили — пойди и заслужи. Поэтому я бреду к бару и даже не вижу, какую бутылку из него беру. Дом погружается в темноту. Единственное, чего я хочу — отключиться и не слышать проклятый, едва уловимый, детский плач.

Мы смотрим друг на друга, и я готов поклясться, что вспоминаем один и тот же вечер. Я не хотел, чтобы она когда-нибудь узнала, я надежно запер воспоминания, сделав вид, будто ребенка никогда не существовало. Будто я всего лишь напился вечером с друзьями и не пришел к ужину. Потом уехал к отцу. А потом вернулся — и мы помирились, буквально через некоторое время узнав, что скоро у нас будет ребенок.

У отца я думал о том, чтобы развестись. А потом решил, что ребенок от Ксюши поможет забыть не случившегося сына. И что стоит хотя бы попробовать создать видимость семьи — таких примеров ведь много…

— Я… я пойду, прости. — Ксюша смотрит с сожалением, смешанным с болью.

Я не знаю, больно ей от того, что у меня был сын, о котором она ничего не знала, или же Вишенка, как и я зачастую, все трагедии примеряет на себя, представляя Машку тем самым ребенком, не пережившим даже первых суток.

Но в последний момент я хватаю ее за руку и притягиваю к себе.

— Погоди… — Голос хриплый, слушается плохо. — Поцелуй меня…

— Нет…

Слабая попытка вырваться пресекается на корню, я запускаю пальцы в ее мягкие волосы, целую, наконец-то пробуя на вкус губы, пахнущие сладким блеском. Две слезинки проливаются на щеки, поцелуй становится соленым. Ксюша обнимает меня за шею, гладит волосы, отвечает на поцелуй — и мир вокруг стремительно меняется, превращаясь в иллюзию.

Сейчас я снова в том вечере, когда в полумраке гостиной на диване сидит жена. Только вместо раздражения и злости я чувствую, как накрывает нежностью, как стальные тиски разжимаются. Я сжимаю в руках тонкую талию, чувствую, как бьется ее сердце, а сам больше всего на свете хочу закрыть глаза, прижать жену к себе и отключиться.