Через глаголы, между непонятных слов пробирались смыслы. Они сделали короткую остановку и тут же снова поскакали к пульсирующим свечениям, ибо это единственное, что связывает их внутренний мир с внешней звездностью.
«Как же страшно теряться в самом себе», – Оно размешало свой коктейль, состоящий из утробного дыхания и детской наивности, да провалилось в сон еще крепче.
Долгой дорогой та не будет, настоящее расставит точки над некой И, как любят говорить чудесники, а Гора ведь с Гермафродитом не такие, так? Они простые как два сверчка под постелью из высоких трав. Светят своей трелью, чувствуя приближение утра, глядят в синее небо, желая увидеть первые проблески солнечных лучей.
Для устойчивых выражений есть кисти и холсты, а для текста приберечь бы что-то невразумительное, что-то совершенно дрянное, но приводящее в окончании своем к светоносице-истине!
«Вот она, нащупалась ниточка, наконец-то».
Глупость тут же сделала ответный выпад: – «Нос для того, чтобы им есть, а не чтобы дышать!»
«Но это неверно! Вызывайте Сон, пора прикоснуться к настоящему искусству. Для мерцающего неба есть отдельный сосуд, а для тебя, Гермафродит наш, великим именем который помазан, мы все вместе приготовили Красную Мнигу и порошок для еловой мази. Неси то с гордостью на своей спине, и да прибудет Космос с тобой!»
«Какая дерзость, отныне никаких больше глупостей!» – Подумало Оно и на сём моменте картинка резко сменила направление: теперь ландшафт напоминал чистое звездное небо и только кроткая дымка лилового цвета означилась на далеком горизонте и нежно кутала взор, намекая тем, как далеко отсюда находится родной, привычный сердцу мир.
Ощущалось, что путь вскоре завершится и произойдет великая Встреча с долгожданной истомой, которая новым именем расписана в древних преданиях Горы. Далекая лиловость сменилась на недалекую зелень, и та стала приближать свой священный лик. Внутри Гермафродита начало делаться особенно горячо – это верный признак приходящей музыкальной гармоники!
«Сей изумрудный вид с певучим красным кольцом обвил мои внешние тела. Я теперь отчетливо сё ощущаю и мне радостно сознавать, что красота таится не во внешних недрах, а на том, куда можно положить свою голову. Знать, что ничто тебя не потревожит и влюбленная гармония расскажет тебе начало и конец сего фантазийного рассказа – бесценно!»
Зазвучала очень знакомая мелодия, металлический скрежет перемежается со стеклянной важностью – вся эта мелодика крупно затмила страх, трусость и малую долю настоящего рассказа. Гермафродиту было понятно, что помадный мальчик в дворцовых гладях был не помехой, а помощником, таким же, каким было и Оно по отношению к Мастеру в пору своей юности.
Зелень родительского Эвкалипта обняла с особой нежностью. Именно здесь любовь раскрыла тонкую весточку будущей славы.
«Как хорошо, что я уже близко. Осталось сделать последнее мысленное движение и мой путь, как и эта глава, закончится».
Без крупного рассказа не обошлось, но темное присутствие Космоса расщепляло сущностную плоть. Не только тонкотелое Я было в этой области, но и физическая нагота – ее окончание подошло к запретной границе, за которой нет ничего знакомого или земного. Здесь писательская помощь раскрывается на все проценты от числа Трех:
Песня Звездой открыла прелесть сладостной помадки.
Весна приплела меленького паучка,
Чтобы проститься с миром явственным.
Густо краснея перед Эвкалиптом
Красота сделалась видимой:
Это Молоко Космоса предстало перед Всем!
Песня о Млечном Пути
Алеутка без солнцеворота? Ее музыка пищала громко там, где не помнится ничего из тонкого, ручного. А также дверного, замочного или стеклянного: мир растворился на круглые соцветия Эвкалипта, потом собрался в написанное удовольствие и глазами крупно вздрагивая, пошел на повышение, к высям негаданным.
Имя у моря сего – памятное, делание это имеет значение искусное магическое. На философию оно похоже было, а может и на снег, кто его теперь знает. Ведь за тем порогом нету Делателей земных, только их дух бесплотный витает вокруг, обворачивая комические ступни в нечто похожее на невесомую вуаль.
Порядочная записка это или нет – важно, что Гермафродит помнит имя свое и свою цель – достигнуть вершины фантастического мира, что является пределом на ступенях к самоорганизации.
Гематома на лице белеет светом звездным, то ясно: близок к тонким пластинам океан всевозможности. Красота или прелесть – изысканной сослагательной мудростью растекается оно по остаткам венозных сосудов. Земная пыльца и здесь имеет свой вес.
Для крошечного поцелуя же или для упаднического забвения. А в подобных сферах может ли быть забвение чистым падением, без права на дальнейшую жизнь?
Другая матка не сподобится выносить здоровое дитя, ибо обреченно оно для стеклянных гладей, что у ледяной погоды выпрашивает милостыньку. Среди внешних стен необъятного мира и воображаемых вращений ума, а также различных идей золотая веточка срединного столпа древа жизни обмакнула перо в плачущий сок.