Неоновая библия

Время близилось к половине восьмого, и люди начали заходить внутрь. Они еще переговаривались кучками, пока садились. Места вокруг нас стали заполняться. Одного-двух мужчин я заметил, но они были старыми и на коленках держали внучат. Когда я повернулся рассмотреть получше, наполнился уже весь шатер, и тут Тетя Мэй толкнула меня локтем. На помост поднимался человек в приличном костюме. За ним вышла женщина и села за пианино. Мужчина, должно быть, руководил спевкой. Я это понял, когда он велел нам открыть вечер «славным бодрым хором» с песней, какой я раньше не слыхал.

Грешники святыми станут, если крест свой понесут,Грешники святыми станут, если крест свой понесут,

Грешники святыми станут, если крест свой понесут,Несите – в раю место будет вашим.Неси, неси свой крест, неси, неси свой крест,

Неси, неси свой крест, неси, неси свой крест за Иисуса.

Сам мужчина пел громко, и люди тоже громко пели. Он видел, что им хочется спеть еще разок, поэтому женщина сыграла первые несколько тактов, и все запели сызнова. Песню легко было выучить, и я с ними во второй раз ее тоже спел. У нее оказался хороший ритм, под него почти любые слова можно подстроить. Вторично женщина играла ее быстрее, и когда допели, все запыхались – хватались за своих знакомых рядом и улыбались.

А на помосте мужчина улыбнулся и воздел руки, чтобы все расселись и успокоились. Люди не сразу прекратили скрипеть стульями, поэтому он выждал. А когда заговорил снова, лицо у него поменялось и стало грустным.

– Чудесно побывать в этом городке с Бобби Ли, друзья мои. Столько из вас приглашало нас к себе домой и делило с нами свои скромные трапезы. Господи благослови всех вас, друзья мои. Да воссияют вам небеса, равно христианам и грешникам, ибо трудно мне провести между ними черту. Все вы – братья мои… Мне уже нет нужды представлять вам всем Бобби Ли. Он стал вашим другом, идолом вашим благодаря своим собственным деяниям. Мне, со своей стороны, не понадобилось вас уговаривать его любить. Преданного христианина любят все. Грешники уважают такого. Надеюсь, что теперь к этому избранному мальчику все питают больше чувства любви, нежели уважения. Друзья мои, я могу честно сказать, что от всего сердца верю – так оно и произошло. Но хватит уже мне тут. Вот ваш Бобби Ли.

Мужчина средних лет перешел к краю помоста, кашлянул и сел возле пианино. Несколько секунд нам пришлось ждать, пока Бобби Ли выйдет. Все молчали, ждали. Смотрели прямо перед собой на помост.

Когда он вышел, стало слышно, как люди между собой переговариваются:

– О, вот и он… Бобби Ли… Да, из Мемфиса… Тш-ш, слушайте.

Я думал, Бобби Ли окажется мальчиком, как сказали, но на мой глаз было ему лет двадцать пять. Я так и не понял, почему он не на войне, раз совершеннолетний. Одежда на нем висела, поскольку был он довольно тощ. Но одежда хорошая – добротный спортивный пиджак и штаны другого цвета, да еще широкий галстук, на котором я насчитал чуть ли не шесть цветов.

Первым делом еще до одежды и какой он тощий, я в нем заметил глаза. Голубые, но такой голубизны раньше я ни у кого не видывал. Ясные были у него глаза – такие всегда выглядят так, будто смотрят прямо на яркий свет и при этом не щурятся. Щеки же не пухлые, какие бывают у мальчишек, а липли к зубам. Верхней губы у него и не разглядеть – не потому, что тонкая, а из-за того, что у него висел длинный узкий нос, как бы поникнув на кончике. И был он светловолос, волосы зачесаны наверх и падали ему на загривок.

С минуту он ничего не говорил, а раскрыл Библию и искал страницу. Найдя ее, кашлянул, а потом еще с минуту смотрел на людей. Вокруг меня все заерзали. Стало слышно, как поскрипывают деревянные стулья там, где люди шевелятся. Пробежав взглядом по толпе еще разок, он откашлялся и заговорил – таким голосом, что звучал далеко, но все равно был громкий.