Он был голоден и с жадностью накинулся на кулеш. Вскоре он, однако, опомнился и, с трудом сдержав себя, стал есть неторопливо, истово, мысленно подражая в этом отцу, который даже в самые голодные дни блокады не набрасывался на паек, а ел всегда с толком и расстановкой. Время от времени Ягодкин поглядывал на красноармейцев, но всякий раз убеждался, что никто на него не обращает внимания, даже Тишкин, который, отвернувшись к костру, глядел на котелок с закипающей водой и все подкидывал в огонь чурочки. Сержант, положив на колено тощую планшетку, что-то писал на тетрадном листке, кажется письмо, и его лицо, багровое в отсвете костра, выражало тихую, сосредоточенную грусть. За спиной все еще возившегося с лентой Жмакина, с удовольствием кхакая, орудовал топором маленький проворный Писаренко — вырубал визирные колышки. А по сторонам сгущалась тьма, наваливалась плотной тишиной; свежий запах невидимого леса смешивался с дымным запахом костерка, и Ягодкину вдруг показалось, что никакой войны, страданий, смерти нет, что кругом надежно простирается мир, и они, собравшиеся здесь, у костра, никакие не воины, а просто группа охотников, с ночевкой забравшихся в лес. «Да-а, если б это было так», — с разочарованным вздохом подумал Ягодкин и, отставляя на траву пустой котелок, спросил сержанта:
— Вы уже, наверное, знаете… Завтра мы идем на привязку позиций артполка.
— Так точно! — повернул к нему голову сержант. — У нас все готово…
— Товарищ командир, — окликнул его Писаренко. — Скильки нам кольев треба? Мабуть, штук двисти?
— Думаю, что достаточно, — сказал Ягодкин.
— Ну добре, — согласился Писаренко и опять затюкал топором.
От костра тянулась к Ягодкину волосатая рука Тишкина, державшая копченый котелок и побитую кружку.
— Чайку вот попейте, — сказал он и поставил полный котелок к ногам командира.
— Спасибо, — сказал Ягодкин, беря у него кружку и зачерпывая красного, как вино, кипятку.
— Со смородинным листом заместо чаю, — как бы извиняясь, пояснил Тишкин и отодвинулся на место, незаметно прихватив с собой порожнюю посуду.
Ягодкин осторожно отхлебнул из горячей кружки. Чай, испускавший тонкий лесной аромат, был превосходный.
Сидевший напротив Жмакин, сделав движение рукой в карман, неожиданно подался вперед и, неласково глянув из-под низких бровей на Ягодкина, положил ему на колено огрызок сахара с вцепившимися в него крошками табака. Ягодкин посмотрел на сахар, посмотрел на Жмакина, с прежним нелюдимым видом вернувшегося к работе, и растроганно пробормотал:
— Спасибо…
Напившись чаю, он спросил у сержанта карту. Сержант, стряхнув с себя задумчивость, сунул треугольник письма в планшетку, вытащил оттуда карту, аккуратно расправил ее и постелил поближе к костру.
Ягодкин подозвал к себе красноармейцев и стал объяснять задачу на завтра. Потом сказал, вставая и складывая карту:
— Наверно, пора отбой? Завтра рано вставать…
Сержант вскочил и, перекинув ремень планшетки через плечо, скомандовал:
— Костер затушить! Инструмент в землянку и спать!.. Пошли, младший лейтенант.
Сержант шел впереди, проливая желтоватый свет фонарика на толстые комли берез и вьющуюся между ними травянистую тропу. Вскоре луч фонарика уперся в возвышение блиндажа, и сержант, согнувшись под притолокой, нырнул в глубину. Помедлив, Ягодкин последовал за ним. В блиндаже на ящике из-под снарядов горела коптилка из консервной банки, бросая тускло-красный свет на двухрядные нары.
— Я щас, мигом, — как через воду, слышал задремывающий на ногах Ягодкин. Сдвинув на верхних нарах какие-то подстилки, сержант раскатывал нечто похожее на кошму. — Порядок! Можете отдыхать…
Сержант прикурил от коптилки окурок цигарки и вышел. Ягодкин стащил с себя гимнастерку, сапоги и, взобравшись на нары, лег, положив под голову вещмешок. И как только он закрыл глаза, его стало покачивать, в глазах замаячили серо-зеленые волны Ладожского озера, застучал в ушах мотор военного катера, и на какой-то миг ему показалось, что он еще не добрался до фронта, а только перебрался с палубы катера в машину и его трясет сейчас в кузове грузовика на жесткой лежневой дороге. Потом все оборвалось, и Ягодкин задремал. Внезапно он очнулся и тотчас услыхал ворчливый голос Жмакина:
— Тихо вы, жеребцы, разбудите командира…
— Да его теперь, из пушек стреляй, не разбудишь, — весело отозвался сержант. — Умаялся, поди, за дорогу.
— Чого ж дальше було? — азартным шепотом спросил Писаренко, который, свесив с нар голову, лежал ногами к ногам Ягодкина.