Неожиданный Владимир Стасов. ПРОИСХОЖДЕНИЕ РУССКИХ БЫЛИН

Пока идёт отсрочка свадьбы, является (в русской песне) новое лицо, человек из того же самого сословия, что и Соловей Будимирович, а именно гость, купец; он обманом успевает занять на время его место у Запавы; брак уже почти совершился, как вдруг возвращается настоящий жених. Запава узнаёт его, хочет тотчас же броситься к нему, но так как они сидят за брачным столом, то грозится, что, если её не пустят, она вскочит сама и обесчестит столы; тогда дядя её, князь Владимир, больше её не удерживает, и помолвленные соединяются, а потом празднуется свадьба. В индийской повести точно так же является новое лицо одного звания с женихом, т. е. царь (только не царь людей, а царь духов). Новый жених принимает на себя вид настоящего жениха и обманом занимает его место. Скоро Калингасена узнаёт обман, и всё объясняется. Но в этом месте мы находим опять некоторую переделку в русском тексте сравнительно с восточным. Правда, и там и здесь всё кончается счастливым соединением героини с тем, кого она любит; но разница в том, что Запава всё время любит одного только Соловья и после обличения Давида Попова выходит всё-таки за Соловья; в индийской же повести после обличения ложного жениха героиня переходит от прежнего жениха к новому и на этого последнего переносит всю любовь свою. При этом в русской песне героиня грозится произвести скандал, если ей помешают соединиться с возлюбленным; в индийской повести героиня грозится лишить себя жизни, если ей помешают быть счастливой с новым возлюбленным её.

Что же касается до того варианта нашей песни, где Соловей Будимирович отказывается взять Запаву в жёны, говоря, что всем она ему понравилась, только не нравится ему то, что она сама себя просватала, и после этого он уезжает, оставя её в горести, то совершенно соответствующие этому черты мы находим и в нашей индийской повести. Калингасена сильно понравилась Удаяне, но ему вовсе не по вкусу пришлось собственное её сватовство, и он говорит прежней своей жене Васавадатте: "Ты знаешь, возлюбленная моя, что любовь твоя — источник моей жизни, всё равно что вода для лотоса. Я никогда бы и не взглянул на другую женщину, но ведь Калингасена сама забралась ко мне в дом, и я только потому тогда же, тотчас же не отправил её назад, что побоялся такого проклятия, какое пало на Арджуну, когда он отверг апсаразу (богиню) Рамбху". Впоследствии, не соглашаясь на брак своего сына с дочерью Калингасены, Удаяна называет эту последнюю "шляющейся проходимкой". Но, кроме этих соображений, ещё более сближается с нашим вариантом та подробность индийской повести, что Удаяна отказывается от прежней невесты, а потом, застав Калингасену с царём видиадхаров в постели, "учтиво кланяется и уходит вон", а её оставляет в отчаянии.

Таким образом, вполне очевидно близкое сходство нашей былины с индийскою повестью и происхождение её от восточных оригиналов. Я мог представить здесь только один этот оригинал, но, по всей вероятности, сходство было бы ещё осязательнее, если бы мы имели возможность сравнить нашу былину с пересказами более новыми, чем рассказ Сомадевы; а таких пересказов, вероятно, существует несколько у разных тюркских и иных более близких к нам по месту жительства восточных племён и народов. Очень возможно, что в этих промежуточных редакциях совершились все перемены, существующие теперь между русской и индийской повестью. С другой стороны, у нас нет под руками пересказов более древних, чем повесть Сомадевы; очень много вероятия есть в пользу того предположения, что первоначальная история Соловья Будимировича и Запавы имела содержание космическое.

В заключение упомянем ещё, что эпизод о том, как Добрыня отлучился надолго из дому, нашёл при возвращении жену свою выходящей замуж за обманувшего её рассказами Алёшу Поповича и как соединились оба супруга, есть тот же самый эпизод, который рассказан в нашей былине о Соловье Будимировиче, Запаве и обманщике голом шапе Давиде Попове. Этот мотив, конечно, очень старый, по-видимому, был любим в древней Азии: его вносили там то в тот, то в другой рассказ, и это повторилось потом и у нас. Такие повторения — не редкость в поэмах, песнях, легендах и сказках.

VI САДКО

Между всеми русскими былинами былина о Садке едва ли не та, о которой у нас всё более говорено и писано до сих пор, но почти все исследователи повторяют о ней одно и то же. Существенной разницы взгляда между ними не оказывается. Все писавшие о Садке, сходятся на одном: а именно на том, что песни об этом госте заключают вернейший портрет древнего Новгорода, древнего новгородского купечества и древней новгородской жизни.