Непорочная для Мерзавца

— Кира! — Теперь трясу ее, словно умалишенный, и, наверное мой крик слышен на весь чертов остров, но мне плевать. Она должна открыть глаза, должна хотя бы попытаться вдохнуть, потому что я не донесу ее живой.

Но сколько бы я ни орал, ей, как обычно, плевать на все. Может быть, она уже умерла?

И почему у меня дрожат пальцы и сердце огненной хлопушкой взрывается в груди, когда прикладываю два пальца к артерии на ее шее? Пульс есть, но я едва его чувствую.

И удар, который украдкой толкается мне в пальцы — словно мольба о помощи.

Что это? Злая насмешка судьбы? Ее ядовитая ирония? Почему именно я должен спасать убийцу своего брата?

У меня нет ни единого ответа, зато есть потребность вытащить Киру с того света. Если она и отправится в свой персональный ад, то точно не здесь и не со мной, не запачкает мои руки своей смертью, не отравит меня сожалением.

Мысли текут вязко, словно загустевшая карамель, и когда я закрываю рот Киры своим ртом, единственное, о чем я могу думать — я должен заставить ее вдохнуть. Даже если придется затолкать свое дыхание кулаками ей в горло. Свободной рукой зажимаю ей нос, и вталкиваю воздух ей в легкие. Еще раз, старясь не думать о том, что ее холодные губы разбивают меня в пух, и прах. Она словно Снегурочка из сказки, а я — идиот, которому совсем сорвало крышу, раз нее боюсь отравиться ее, возможно, последним вдохом.

Я роняю ее на песок, на ходу вспоминаю, как и куда нужно давить, чтобы сделать массаж сердца, но Кира вдруг оживает: громко хватает воздух, словно ее выбросило в открытый космос, и она припала к единственному источнику кислорода. Она продолжает хвататься за грудь, но, кажется, пытается справиться с дыханием. А я зачем-то собираю ее волосы в кулак и отвожу ей за спину, чтобы не лезли в глаза. Как будто мне есть до этого дело.

— Ты… — Кира вздыхает так, что ее плечи тянутся вверх, словно молодой побег из семечки.

А я только сейчас замечаю, что ее туника сползла на землю и на правой руке оголился уродливый ожог. И от одного его вида в груди все сжимается, потому что, судя по размеру, ей было больно, очень больно. Мне должно быть легче от этого, ведь хотя бы так она покрыла часть своей вины, но мне ни хрена не легче, и злорадство подыхает голодной смертью. Мне просто хочется раз видеть это, вернуться в реальность, где она будет просто Кирой без всяких там шрамов, которые теперь будто и у меня на коже.

Она замечает мой взгляд и рыщет рукой песку в поисках накидки, все еще ужасно, по- кощеевски, кашляя.

А я… Я не знаю, что я такое в это мгновение, потому что это точно не Габриэль протягивает руки, обнимает ладонями впалые и все еще смертельно бледные щеки.

Это слишком грубо, но я все равно не способен себя контролировать.

Кира смыкает ладони на моих запястьях, приковывает меня к себе, будто к кресту, и даже не сопротивляется, когда я буквально вгрызаюсь в ее рот. Жадно, алчно, до соленого отчаяния на языке. И весь мой мозг сосредоточен вокруг только что рожденной звезды в самом центре черепа. Звезды, которая каждую секунду посылает в мою душу термоядерную реакцию: она ведь могла умереть, а я так и не взял то, что хотел…

Я больной извращенец, раз даже сейчас думаю о ее отказе, но это не просто прихоть или месть — это часть меня, токсин, наркотик, без которого не жить. Ирония сраной жизни, но теперь я задыхаюсь в ее губах, и просто не могу дать своим легким никакой альтернативы. В меня словно подселили паразита, который глушит доводы рассудка и упивается беспомощностью носителя.

Губы Киры полностью в моей власти, и мне плевать, как они будут выглядеть после этого поцелуя. Она пометила меня собой, так пусть получает обратно каждую толику моего гнева, отвращения, моей — блядь его все! — ненормальной потребности уничтожать ее и воскрешать бесконечное количество раз.

«Ради бога, продажная тварь, просто молчи… Не трави меня своим поганым дыханием…»

Но Кира выдыхает прямо мне в рот. И за секунду мои черти превращаются в долбаных карамельных лошадок.

О’кей, жизнь, сегодня твоя взяла. Я сломаю ее потом. Завтра. Или послезавтра.

Я слизываю все, что она дает: горечь, боль, разочарование, страх. Дальше и дальше, словно нетерпеливый ребенок — чупа-чупс, поскорее, лишь бы добраться до жвачки.

Где-то там, в этом уродливом десерте по имени Кира, спрятана сладкая начинка, и я должен запустить в нее зубы.

Кира скребет по моим рукам, царапает кожу до крови, но я просто не могу от нее отлепиться. Прилип намертво. Врос, как раковая клетка.

Ты же этого хотела, Кира-блядь? Хотела меня вот такого, без тормозов от тебя? Ну так бери, и глотай, потому что больше никаких карамельных лошадок, потому что ты — моя слабость, а я избавляюсь от всего, что может меня уничтожить.

— Отвали от нее! — откуда-то, словно из параллельной вселенной раздается дядин крик.

А следом в меня врезается и его кулак: смазано, по роже, почти профессионально, так, что я валюсь на песок под аккомпанемент хруста собственной челюсти.

Глава тринадцатая: Кира

Я беззвучно падаю с огромной высоты в собственное тело.