Я распахиваю рот, как рыба, глотаю воду, чтобы не подавиться этим на хрен не нужным «моя». Не нужна она мне «моя».
«Да, малышка, открой свой поганый рот… Покажи мне, что в тебе есть хоть капля меня, что не я один тобой отравлен…»
Я сжимаю зубы на костяшках, чтобы сдержать стон. Кожа лопается, я захлебываюсь собственным желанием матерится до хрипоты.
Вколачиваюсь в кулак, словно ненормальный, так яростно, что горит ладонь.
И падаю. Просто падаю так низко, что дальше — только преисподняя.
Вода бьет по спине миллионами игл, и каждая вонзается на всю длину, парализуя мышцы, удерживая в груди ненавистное имя.
Наверное, так и выглядит одержимость.
Завтра я придумаю, как от нее избавиться, даже если придется вырезать ее на медицинском столе.
Я меняю душ с горячего на холодный, почти ледяной, и жду, пока тело замерзнет до состояния «больше ничего не чувствую». Мышцы деревенеют, но это именно то, что нужно. Мысли постепенно приходят в порядок, и я с трудом, но все-таки вышвыриваю оттуда поганый криптонитовый взгляд.
Когда возвращаюсь в спальню, Наташа лежит на животе, лениво листая что-то в планшете. Она поворачивается на мои шаги, призывно стреляет глазами, но я игнорирую ее игривое настроение. Похоже, «головная боль» была лишь предлогом, чтобы поскорее избавиться от скучной компании, но он и мне пришелся кстати.
Укладываюсь рядом, закрываю глаза и пытаюсь сосредоточиться на том, что мне делать со всей этой дрянью.
Было бы большим преувеличением сказать, что я не думал о Кире все эти полгода.
Думал. Не настолько уж я безнадежен, чтобы самому себе не признаться в том, то Кира-блядь была со мной постоянно: когда я делал предложение Наташе, когда потом вел ее в ЗАГС, на свадебной гулянке в ресторане, в первую брачную ночь. И это не считая дней, когда криптонитовая ведьма появлялась просто так, не приурачивая себя ни к какому важному события в моей жизни: на встрече с деловыми партнерами или когда я слушал отчет финансового отдела. Но я старался не возвращаться к этой странице своей жизни, которую перевернул и пошел дальше. Почему-то воображение особенно настырно подсовывало ее, сидящую на песке, такую худющую и бледную, что только ее зацелованные мною губы были единственным ярким пятном. И моя в кои-то веки проснувшаяся совесть сказала: «Уймись, хватит, она сбежала, сдалась, оставила твою семью в покое, пусть теперь имеет мозг и кошелек другого лоха».
Но сегодня я увидел другую Киру, и она точно не была похожа на бедную овечку.
Она бросила мне вызов. И выглядело это не как смирение или попытка просто избавиться от компании человека, которого боится до дрожи в коленях. Она хотела меня поиметь. Взять за яйца своими погаными газами — и трахнуть, как последнюю сучку.
Поэтому, когда совесть снова нерешительно подняла руку, я просто оторвал ее и затолкал ей в глотку.
— Эй. — Пока я убиваю в себе все человеческое, Наташа успевает взобраться на меня и начинает царапать ногтями грудь. — Вернись ко мне, Габи.
Меня тошнит от этого ее «Габи», но я позволяю себя трахнуть. Это просто механика, ничего больше. У Наташи хорошая грудь, классная жопа, отличное тело, и до тех пор, пока она служит временем заслоном от нападок ее папаши, это полностью компенсирует ее пустую башку и весьма посредственную внешность.
Глава девятнадцатая: Кира
Я почти не сплю всю ночь с пятницы на субботу, потому что боюсь засыпать. Стоит закрыть глаза — и там Габриэль. И я так отчетливо чувствую его запах, будто рядом, стоит лишь протянуть руку. Я даже позволяю себе крохотную слабость: закрываю глаза, цепляюсь взглядом за его взгляд из-под длинных темных ресниц — и падаю лицом в подушку, представляя себе…
Нет! Это просто страх, который мое подсознание конвертирует во что-то более приятное. Механизм замещения, так, кажется, называл это мой психолог. Или не так? Или я просто обманываю себя?
Утро субботы затянуто темно-серыми снежными тучами и синоптики снова передают метель и не рекомендуют надолго выходить из дома, а тем более — выезжать на своем транспорте. Но еще часов в девять звонит мама и так яростно кашляет в трубку, что я быстро собираю вещи, бросаю в сумку ноутбук и выскакиваю за дверь, перекусив только булочкой с маслом и медом.
Снега пока нет, поэтому я почти без проблем добираюсь до метро, прыгаю в первый же вагон — и чуть не подскакиваю на месте, когда возле самого моего уха раздается щелчок затвора фотокамеры. Поворачиваюсь, инстинктивно прикрывая лицо рукой — старая привычка, кажется, это было первым, чему меня научили Димины консультанты.
— Привет, девушка с неуловимой улыбкой, — говорит Алекс Морозов, разглядывая меня невозможно-синими глазами за стеклышками очков. — Кира Викторовна.
Я немного отступаю назад, чтобы вытолкать Алекса из моего личного пространства, но он приближается. И так, шаг за шагом, не говоря ни слова, мы пятимся в тупик вагона.
— Не знала, что модные фотографы ездят в метро, — говорю я первое, что приходит в голову.
— Ради вот таких кадров, — он трясет фотоаппаратом, — можно поехать и к черту на рога.