Непорочная для Мерзавца

— Вам понравился букет, Кира?

— Вы поставили меня в неловкое положение, — не тушуюсь я. — Я на практике, и мне очень нужно это место. Симпатии с родителями учеников категорически запрещены, а этот букет увидела заместитель директора. Букет и вашу визитку.

Алекс с извинением кривит губы, и продолжает меня рассматривать.

— Милая шапка, вам очень идет, Кира.

— Обычная, — ворчу я, ненавидя себя за то, что тут же появляется желание ее снять.

Этакий треугольник с пушистым помпоном размером почти с мою голову. Взяла первое, что нашла на лотке потому что часть зимних вещей осталась на квартире, которую снимал Дима, и я не стала их забирать, как и остальные его подарки.

— А ведь я вас помню, — вдруг вскидывается он, щелкает пальцами. — Все думал, где раньше мог вас видеть. Вы разве не должны были стать женой одного известного молодого дарования с политической арены?

Он говорит так, словно закончил филфак: легко, непринужденно, не используя слэнг и точно без грязных слов, которыми битком набит рот Габриэля.

Зря я о нем вспомнила: стоило подумать — и сразу в ноздрях распустился его запах, от которого немного кружится голова.

Электронный голос в динамиках объявлять мою станцию, я быстро извиняюсь, желаю Алексу хорошего дня — и выхожу из вагона. Алекс прилипает ладонью к стеклу, подмигивает и по движению губ читаю его: «Еще увидимся, Кира Викторовна».

У мамы простуда. Ничего страшного, но на всякий случай вызываю «скорую». В ее возрасте любое неправильное лечение может грозить осложнениями. Так проходят все выходные: днем я сижу с мамой, ночью — делаю переводы.

А в понедельник утром, поспав всего пару часов, иду на работу, где меня сразу вызывают к директору. Понятия нее имею, что успела натворить, но тут уже весь «педсовет»: директор, заучи и даже классная руководительница, у которой я прохожу практику.

Меня увольняют. Вот так, запросто. Я с трудом понимаю, что вообще происходит, но это похоже на странный суд, без адвоката. Завуч, Евгения Юрьевна, говорит, что она не могла оставить просто так тот случай с цветами, и как бы ей не хотелось, она вынуждена была обратиться к директору со своими подозрениями в моем аморальном поведении. Я даже не успеваю ничего сказать в свою защиту: меня обвиняют и сходу выносят приговор — виновна.

— Я ничего не сделала, — пытаюсь доказать я, но вряд ли кого-то интересуют мои оправдания.

Евгения Юрьевна предосудительно качает головой и кладет передо мной планшет, на экране которого мое фото в той дурацкой шапке. На странице Алекса Морозова. И приписка: «Мой Бермудский треугольник».

— Послушайте, это просто недоразумение. — Я все еще пытаю хранить спокойствие, но несправедливость колотит по мне сотней мелких молоточков. — Мы просто столкнулись в метро и…

— Кира Викторовна, а ведь я вас предупреждала, — перебивает меня завуч. — На вашем месте я бы не пыталась врать, иначе рискуете получить плохую характеристику от Елены Борисовны, — кивает на мою классную.

Я поджимаю губы, пытаюсь выдохнуть через нос, но ничего не получается. Приступ обрушивается внезапно: валит лавиной, подминает под себя и вышибает из легких воздух, и они сжимаются до состояния склеившейся старой жвачки. Деревенеющими пальцами нащупываю в кармане баллончик, выбегаю в коридор и делаю спасительный вдох. Наваливаюсь на стену, пытаясь справиться с дыханием.

«Это просто одна большая черна полоса, Кира», — уговариваю себя, собирая вещи. Их немного, только чашка и гигиенические принадлежности. Вера на больничном, и я не буду ей звонить, чтобы рассказать, к чему привела ее попытка устроить мою личную жизнь. По большому счету, если бы не она, меня бы здесь вообще не было. В сущности, это ничего не значит, меня просто уволили. Наверное, было еще что-то, о чем я не знаю, правила, которые не разглашают, проверки, о которых не предупреждают. И я все с треском провалила. Но это ничего, у меня появится время взять еще пару переводов. Наверняка во всем огромном городе найдется хотя бы одна школа, куда меня возьмут на практику.

Но все совсем не так просто. Проходит неделя — и ничего. Я словно бьюсь лбом в бетонную стену, и руки опускаются сами собой. Мама все еще болеет и лучше ей не становится, так что, хоть и протестует, как ребенок, я настаиваю на том, чтобы она легла в больницу. Хорошо, что у меня остались сбережения, плохо, что их не так уж много. Я никогда не брала у Димы деньги, только подарки, которые оставила в той квартире.

А в воскресенье вечером мне звонит Алекс. Даже не нужно спрашивать, откуда у него мой номер, простая логическая цепочка приводит к Вере. Он извиняется не то, чтобы очень энергично, но все-таки мне не приходится себя мучить, чтобы его простить.

— Вы знаете, где находится офис «ТАР-медиа», Кира Викторовна?

— Кто же этого не знает, — на автомате отвечаю я.

— В качестве моих извинений я устроил вам собеседование на вакансию помощника выпускающего редактора. Вы же учитель литературы? Сумеете писать статьи и заметки? Ну и еще варить кофе и покупать сигареты, точить карандаши и делаю другую очень скучную и не солидную работу.