Непорочная для Мерзавца

Алекс взвинчивается, и мне стоит больших усилий не дать ему сорваться. Минуту, длиной в бесконечность, мы с Алексом просто пересматриваемся, но он все-таки уступает. Кивает мне, не Габриэлю и обещает, что если я не появлюсь через пятнадцать минут, он вызовет полицию и ему плевать, что имя Крюгер оскандалится в прессе. Эл издевательски хмыкает. В самом деле, какая пресса, какой скандал? Он уже подгреб под себя все крупные издательства, телеканалы и радиоволны. А те, что остались, просто утонут в громком голосе той информации, которой Эл прикажет забить весь эфир. Именно поэтому Дима всегда обходил его стороной: кто владеет средствами массово информации, тот владеет миром, и тому нечего делать — испортить карьеру перспективному политику.

Стоит Алексу пропасть из поля нашего зрения, как Эл поворачивается ко мне.

Я ему до плеч, но сейчас стою выше на пару ступенек, поэтому наши лица на одном уровне.

Надеюсь, прямо сейчас небеса разверзнуться и меня отрезвит ударом молнии, потому что я просто тону в янтарной злобе его глаз.

Глава двадцать седьмая: Габриэль

Я и правда хочу ее сожрать. Как какое-то бешенное животное, в конец озверевший маньяк.

Как херов дракон положенную ему девственницу!

Вот только Кира не девственница, и наша сказка больше похожа на сюр, в котором мы словно две звезды, то сходимся, то расходимся, и снова схлестываемся, уничтожая все, что существует в пределах наших орбит.

«Я скучал по тебе, дрянь!» — орет в груди скованное цепями сердце.

Мне тошно от себя самого, от того, насколько слабым она меня делает. И не важно, вижу я ее или нет, чувствую ли поблизости ее бесплотный призрак. Каждый день — как война с собой. Бесконечные атаки на мозг, который не устает подбрасывать партизан: а, может, плюнуть на все и просто забрать ее для себя? Или поиметь так, чтобы орала до сорванного горла?

Никогда в жизни меня не интересовало мнение женщины. Не плевать ли, что там думает очередная подстилка? Главное, что она получит свое — я щедрый мудак — и отвалится, как грязь с обуви. Мне не нужна любовь бумажных салфеток, предназначенных для ежедневных физиологических потребностей.

Но мой мозг кипит, стоит вспомнить те ее бесцветные слова: «Ты мне противен».

И только они удерживают меня от поцелуя. Потому что в эту минуту, в этом грязном марте, я хочу просто ее поцеловать. Хочу сделать это так, блядь, нежно, что лучше бы меня выкрутили, как тряпку, выжали из меня всю эту ванильную хрень, потому что я не такой.

— Ты идешь со мной, — приказываю Кире, почти не сомневаясь, что она снова превратится в упрямую ослицу и тогда у меня хотя бы будет повод до нее дотронуться.

Закрою глаза и устрою себе охуенно липовый самообман, в духе: «У меня просто не было другого выхода».

Конечно, грязнуля упрямиться.

Конечно, я тут же стискиваю ее талию двумя руками, как долбаный гигантский краб.

Она такая худая! Такая… маленькая.

— Я тебя снова ударю и больше не буду извиняться, — предупреждает она, занося руку.

И эти криптонитовые глаза вспыхивают так ярко, что хочется зажмуриться, чтобы не ослепнуть. И мой Титаник с беззвучным треском врезается в фатальный Айсберг.

— Ударь, — предлагаю я, как маньяк ждущий от нее хоть чего-нибудь. Все, что угодно, я приму из рук Киры даже пытки и яд, только бы стереть из памяти мертвое безразличие ее голоса. — Покажи, что ты слабачка, Кира, хоть мы оба это знаем. Или перестань корчить целку и делай, что я скажу.

— Ты же сбил оскомину, Эл? — напоминает она.

— А ты так хорошо помнишь мои слова? — ухмыляюсь я. Почему же мне так тупо весело от того, что не я один помню дословно каждый наш разговор?

Кира прикусывает губу, стягивает зубами кусочек кожи и кривится от боли, потому что на крохотной ранке выступает капелька крови.

Ну на хер!

— Иди за мной, грязнуля, и ничего не будет.

— Зачем мне куда-то с тобой идти?

— Затем, что мы можем просто, блядь, погулять! Устраивает тебя такой вариант?

Ну вот, я падаю с собственный кипящий котел, и прошу чертей подложить еще дров.

Просто погулять? Убейте меня.

Я отпускаю грязнулю, спускаюсь вниз и даю знак водителю, чтобы держался рядом.

Кира еще мешкает, но все-таки спускается вниз. Я делаю шаг вперед, она — за мной, хоть и держится на расстоянии. И так — до поворота, где мы выходим на широкий проспект.

— Ты без пальто, — бормочет Кира на удивление спокойно.

— Мне нормально.

Я бы и кожу с себя содрал, лишь бы остыть хоть немного. Похоть медленно поджаривает изнутри, просто удивительно, что одежда до сих пор не дымиться, потому что на ощупь я наверняка горячее, чем закипевший чайник.

Мы идем рядом по совершенно пустой улице, по обе стороны освещенной желтыми огнями фонарей. Медленно — спешить некуда. Мне нужна эта передышка. Кира рядом — и моему подсевшему на нее организму достаточно даже этой дозы. Мысли понемногу успокаиваются, и я уже не хочу пнуть каждую урну на своем пути.

— Не трогай Алекса, он же не виноват, что хорошо воспитан.

Вот зачем она снова про него?