Непосланный посланник

– Я умру своей смертью? – раздался вдруг вопрос из-за моей спины, где все это время вышагивал, как запущенный метроном, нарком. – Вы можете ответить на этот вопрос?

«А… Вот ради чего было все это затеяно! А я-то, гоблин, себе надумал тут всякого про предательство, недоверие». Оказалось, все гораздо прозаичнее. Всесильный народный комиссар внутренних дел Советского Союза оказался тоже человеком, который, как все, боится неизвестного будущего. Берия, пользуясь своей властью, решил задать и свой главный вопрос: а чем завершится его жизнь.

– Что, товарищ Карабанов, вы можете рассказать о моем будущем? – Берия присел сбоку от меня и начал медленно протирать стекла своего пенсне. Или вы не хотите рассказывать?

Вот тут-то я задумался, что мне говорить – правду, полуправду или неправду?! При всех случаях были и плюсы, и минусы. Оставалось лишь выбрать. «Не-ет, врать не буду. Этот старый лис сразу же почует неправду. Да и зачем это мне? Придется ему все выложить… И про его арест, и про дальнейший суд, и про темный и сырой подвал, где закончилась жизнь могущественного наркома».

Тут я бросил на него взгляд и с удовлетворением заметил, что он сильно волнуется. В его глазах сквозило такое явное желание знать свою судьбу, что я решился.

– Расскажу, – голос от волнения был хриплым и поэтому всякий раз приходилось прилагать усилие, чтобы окончательно не осипнуть. – Только понравится ли то, что я расскажу…. Вижу внутренний двор штаба Московского военного округа, небольшой, замощенный еще брусчаткой царских времен и помнящий и молодых юнкеров, и усатых гренадеров. Пересекая двор, медленно шагают трое решительного вида мужчин, ведущих под конвоем четвертого…

Нагнетая голосом атмосферу страха, я даже не ожидал последовавшей от Берии реакции на мои слова. Этот подобравшийся как кошка перед прыжком человек вдруг тихо зашипел:

– Вон! Вон! Пошел вон, – лейтенант, оператор детектора лжи, и так сидевший как мышь под веником, не сразу понял, что эти звуки всесильного наркома были обращены к нему. – Я сказал… пошел вон!

Того тут же словно ветром снесло со стула и из палаты, в которой остались только мы с Берией.

«Проняло-то его как, аж позеленел. Дошло, видимо, что по нему этот внутренний двор и подвал плачет… А вот теперь и поглядим, что ты сможешь предложить за информацию о своих палачах».

– Все четверо начали спускаться в подвал и остановились у большого деревянного щита, возле которого расстреливали приговоренных. С четвертого, у которого руки были до крови стянуты проводом, с трудом стянули китель из крепкого дорогого сукна, – пальцы у Берии начали выбивать такую дробь по лакированной столешнице стола, что впору было опасаться за ее целостность. – Потом руки его прицепили к крюку и притянули приговоренного к потолку, отчего носки его сапог перестали доставать до грязного пола.

Нарком с шумным вздохом откинулся на спинку стула и начал яростно расстегивать душивший его ворот кителя. Судя по красному, как перезревший томат, лицу его давление резким прыжком скакануло вверх.

– Но приговоренный дико цеплялся за жизнь. Он буквально ужом извивался, вися на металлическом крюке, – я добавлял и добавлял мрачных красок в рисуемую мною картину казни наркома в моем времени. – Кричал, что искупит кровью свою вину перед партией и правительством…

«О, твою за ногу… Да тебя сейчас дед Кондратий хватит». Народный комиссар вдруг широко раскрытым ртом начал шумно вдыхать воздух. Лицо его багровело на глазах, а сам он начал медленно заваливаться на бок в сторону стола. «Б…ь, переборщил! Сейчас кони двинет, а я стану главным и единственным подозреваемым в его убийстве».

Но нарком не собирался так быстро сдаваться. Его сменившее багровый на синий цвет лицо яростно дергалось, двигались губы. Он явно что-то пытался сказать.

– …ги… – я же просто сидел и смотрел прямо ему в глаза, совершенно ничего не предпринимая. – Помоги… – рука его дернулась ко мне и жесткой хваткой вцепилась в лацкан моего пиджака. – Помоги.

Признаться честно, в эти секунды у меня в голове совсем не было этих высокопарных мыслей о неотвратимости судьбы в отношении корчившегося напротив меня злодея, с которым последние десятилетия многие люди прямо ассоциируют все мерзости и ужасы Союза. Я думал лишь об одном: именно сейчас ни мне, ни стране его смерть была совершенно невыгодна. «Убирать сейчас этого отморозка слишком опасно. Кто знает, как это воспримет Верховный? А ядерный проект?! Кто его возглавит?! Берия, конечно, подонок и мразь, каких мало, но он дал результат… Короче, живи, урод!»

– Тише-тише, – я наклонился к наркому и стал нащупывать его пульс. – Глубже дыши! Не торопись. Слышишь?! И смотри на меня! – я старался говорить максимально четко и размеренно. – У тебя давление шибает. Старайся успокоиться… Сейчас я кое-что сделаю, и должно полегчать.

По-хорошему, конечно, у него не просто давление скачет. Судя по внешним признакам, тут скорее признаки приближающегося инфаркта или инсульта. «Ладно, попробуем… С Калининым же помогло».