Неповторимый. Повесть о Петре Смидовиче

— Недавно я увидел в «Барабане» довольно любопытную карикатуру как раз на тему, по которой мы ведем разговор. Нарисовано этакое чудище, названное «Каннибалом». И подпись: «Следует быть осторожным в пище: вчера я съел на обед большевика и поужинал меньшевиком. И в результате такая буря в желудке…» Уж на что вредоносный журнальчик, а смотрите, сколь остро подметил самую суть наших с ними отношений — абсолютный антагонизм.

Петр Гермогенович вздохнул.

— А я, выходит, не подметил…

Под стук колес он задумался и перебрал в памяти события того дня, когда председательствовал на Московской конференции большевиков. Все началось с выступления делегата Пресненского района Жарова. Смидовичу понравился и сам этот человек с руками и хваткой рабочего, и его страстная, убежденная речь, направленная против объединения с меньшевиками. Но когда этот симпатичный оратор перешел границы дозволенного, когда он резко бросил: «Меньшевики — это не социал–демократическая, не рабочая партия… это волки в овечьей шкуре!» — Смидович счел необходимым оборвать оратора и лишить его слова — «за оскорбление товарищей меньшевиков».

— Слушая Жарова, я был целиком на его стороне, — сказал Смидович, глядя в глаза Усиевичу. — Но оскорблять меньшевиков, когда обсуждается вопрос — объединяться с ними или нет…

— А как вы полагаете, Петр Гермогенович, если бы мы почему–либо поменялись местами с меньшевиками, их председатель поступил бы так, как поступили вы? Лично я очень сомневаюсь в этом.

— Признаться, я тоже.

Тогда, после случая с Жаровым, он действительно считал себя правым, а теперь задумался. Пожалуй, этот молодой человек видит дальше, чем он, Смидович. И совсем нечего пытаться примирить то, что стало непримиримым…

В Москву приехали рано утром, а через день он был на собрании рабочих «своей» электростанции. Как и повсюду в городе, там обсуждали решения, принятые на Апрельской конференции. Петр Гермогенович снова, в который раз вспоминал о своем выступлении в Петрограде, понимал, что был не прав, и остро переживал это. «В конце концов, ошибиться может каждый, — запоздало утешал он себя, — важно осознать свою ошибку». И когда одиннадцатого мая по постановлению Московского комитета состоялась общегородская партийная конференция, он счел своим долгом заявить с трибуны:

— Все постановления Всероссийской конференции для нас обязательны…

Смидович выступал ежедневно и не щадя сил. Как–то, воротясь с одного из митингов, он сказал жене, смущенно разведя руками:

— Ты знаешь, Соня, прокричался — и увы! Могу говорить только шепотом.

Софья Николаевна улыбнулась:

— Ничего, пополощи горло содой. К утру все пройдет. Петр Гермогенович едва успевал с одного совещания на другое, хорошо еще, что и Московский Совет, и МК, и окружной комитет РСДРП (б) помещались близко друг от друга: Московский Совет в доме бывшего генерал–губернатора на Скобелевской площади, МК и окружном — в здании гостиницы «Дрезден».

Петр Гермогенович зашел в комнату, на двери которой висела четвертушка бумаги с крупными буквами: «МК Р. С.Д. Р.П. (б)». В комнате было тесно от трех столов — для представителей Московского комитета, окружного комитета и Военной организации при МК. Висел сизый табачный дым, такой густой, что Смидович едва узнал сидевших за столами Землячку, члена Военного бюро Ярославского, секретаря Варенцову и еще некоторых товарищей из МК.

— Очень хорошо, что вы пришли, мы как раз обсуждаем порядок движения колонн, — сказала Землячка. — За электростанцию можно не беспокоиться? Надо бы разузнать, не задумали ли что–нибудь там меньшевики.

— Я проверю, — ответил Смидович. — Но разрешите поинтересоваться, почему, как только речь заходит о меньшевиках, это всегда поручается мне.

— Во–первых, Петр Гермогенович, потому, что вы долго работали на этой электростанции, а во–вторых… после вашего публичного выступления «в защиту товарищей меньшевиков…» моя просьба вполне естественна.

Смидович чуть было не ответил грубостью, но перед ним была женщина, и он сдержался.

— Хорошо, Розалия Самойловна, — ответил Смидович. — Я сделаю все, чтобы в колонне рабочих электростанции и трамвайного парка был полный порядок.

Он несколько раз съездил на электростанцию, выступал там на митингах. Меньшевики вели себя тихо. Популярность, которой пользовался у рабочих Петр Гермогенович, не позволяла рассчитывать на успех…

Первые дни апреля прошли в бурной подготовке к первомайской манифестации. Долго думали, когда ее провести — как обычно, по российскому календарю или впервые по новому стилю, но зато вместе со всем европейским пролетариатом. Вопрос обсуждался на заседании исполкома Московского Совета.