Неповторимый. Повесть о Петре Смидовиче

— Обязательно, Петр Гермогенович, — ответил за всех Ляшко.

— Я жду ваших новых рассказов, Николай Николаевич.

— До рассказов ли сейчас!

— До рассказов. Пишите по горячим следам, о ссыльных, о себе.

Рядом стоял конвоир, который должен был сопровождать Смидовича до Верховажья и там сдать его становому приставу или сотскому.

— Ну, поехали, что ли, — промямлил он. — Путь не близкий…

— Поехали… Всего вам доброго, друзья, — сказал Смидович.

Он поклонился Ксении Константиновне. Она сделала к нему шаг, перекрестила и обняла.

Когда лошади тронулись, к Смидовичу подбежала молоденькая девушка и протянула ему букетик первых немудреных луговых цветов.

Лошади, позвякивая колокольцами под дугами, шли медленно, и друзья Петра Гермогеновича некоторое время поспевали за телегой. Потом возница щелкнул кнутом, лошади перешли на рысь, и провожавшие отстали. Смидович долго махал им рукой.

Позади осталась древняя каменная часовня Лопатова монастыря, торговые ряды с важней — огромными городскими весами на площади, крестьянские возы около весов. Тут закончилась булыжная мостовая, и телега чуть не по ступицы погрузилась в весеннюю грязь.

Когда выехали за город, возница отвязал колокольчики. Светило майское солнце. Первая весенняя трава была свежа, сквозила листва на недавно одевшихся зеленью березах.

«Прощайте, друзья, прощай, Кадников!..»

Глава одиннадцатая

Путь в сто восемьдесят три версты, отделяющие Кадников от посада Верховажье, занял больше недели. Тракт, издревле связывавший древнюю столицу Руси с молодым Архангелом–городом, раскис, и по нему в эту пору года передвигались только такие бедолаги, как политические ссыльные. Лошади часто уставали, и тогда Смидович с конвоиром соскакивали с телеги в грязь, выбирали подсохшую тропинку, тянувшуюся вдоль дороги, и шли там.

Вокруг стояли леса, правда уже поредевшие возле тракта, но все еще прекрасные, величественные и строгие. Пахло смолой, нагретой на солнце хвоей, прелой листвой. Вблизи рек начинались влажные луговины, желтые от цветущих лютиков и калужниц. И снова шумели леса, а когда они отступали, становились видны невысокие рубленые церкви, возвышавшиеся над древними, тоже деревянными поселениями, — вехи, обозначавшие древний тракт.

Петр Гермогенович рассматривал выбеленные временем ворота и раскрашенные калитки с вырезанными сердечками в центре, выдолбленные из колоды желоба водопоев, весы–журавли, водосточные трубы из древесной коры.

Через реки переправлялись на паромах. Тонко, певуче скрипел деревянный ворот, на который накручивался мокрый пеньковый канат, тихо булькала, ударяясь в бревна, текучая вода, сначала Двиницы, потом Ваги, той самой реки, на берегу которой Смидовичу предстояло доживать ссылку.

— Ну, слава те, господи, прибыли благополучно. — Возница перекрестился на церковь и спросил у конвоира: — Куда прикажете ехать?

Остановились возле приметного нового дома.

— Ну, вот теперь все, — сказал конвоир.

Вместе со Смидовичем он зашел в комнату. За столом, заляпанным чернилами, восседал становой пристав, очень толстый, с добродушным, улыбчивым лицом.

Конвоир подал ему пакет. Становой разорвал его, мельком взглянул на бумаги и перевел взгляд на Смидовича.

— Надеюсь, что вам не придется менять места ссылки на еще более удаленное, — сказал он почти дружелюбно. — Ну что же, устраивайтесь. Правила поведения вы знаете, хотя, как видно, и не соблюдаете их вовсе… Иванов! — крикнул он.

Из смежной комнаты вышел молодой сотский, в отличие от станового, тощий, с заостренными чертами лица, выражающими покорность и немедленное желание выполнить любое распоряжение начальства.

— Проводи господина Смидовича к Сорокиным. Павел Петрович давеча просил прислать жильца, если будет, — сказал пристав.

Сотский Иванов оказался человеком словоохотливым и по дороге рассказал, что у хозяина, к которому они идут, есть дочь, красавица Евфросинья, что она на выданье, а сам Павел Петрович торговал льном и пенькой, но особого богатства не нажил, только вот этот большой бревенчатый дом с мезонином.

Они вошли во двор через высокую, украшенную резьбой калитку с ручкой в виде металлического кольца. Залаял мохнатый, свирепого вида пес. Смидович бесстрашно подошел к нему и запустил руку в тугую шерсть на загривке; пес неожиданно умолк и завилял хвостом.

На лай вышел хозяин, высокий, в красной сатиновой рубахе навыпуск и жирно смазанных сапогах–бутылках, сощурил темные, глубоко посаженные глаза и сказал негромким голосом, по–северному окая:

— Однако, что за человека бог послал, что Бушуй сразу его признал за своего?

— Да вот тут Аполлон Сергеевич к вам постояльца прислали. Может, столкуетесь, — почтительно сказал сотский.

— Здравствуйте, Павел Петрович! Не прогоните? — Смидович улыбнулся доброй, располагающей улыбкой.

— Видать по всему, что не прогоню, — ответил хозяин, — Понравились вы Бушую. Выходит, и мне должны понравиться.