Неповторимый. Повесть о Петре Смидовиче

Сотский ушел, а Павел Петрович показал Смидовичу комнату с окнами на Вагу. Некрашеные полы были выскоблены до светлой янтарной желтизны, на подоконниках буйно цвела герань. Под окном стоял пузатый комод, покрытый прекрасной кружевной дорожкой. Смидович залюбовался ею.

— Дочка вязала, — сообщил хозяин, тщетно пытаясь скрыть довольную улыбку.

— Чудесная работа, — похвалил Смидович, и хозяин уже открыто улыбнулся.

— Нравится ли вам горница и достаточна ли? — спросил он.

Петр Гермогенович вспомнил о Соне, о том, что она обязательно должна приехать, и конечно же с Танечкой, и сказал хозяину об этом.

— Жену, значит, ждете… — задумчиво протянул Павел Петрович. — Тогда можно будет еще комнатку присовокупить, когда прибудут.

Они быстро сошлись в цене, поладили («Деньги отдадите, когда получите»). Смидович сходил за чемоданом, оставленным у станового, а воротясь, стал располагаться: раскладывать белье, книги — больше почти ничего и не было. Среди книг лежала фотография, которую он первым делом достал и поставил на комод. На него глянули живые, внимательные Сонины глаза на простом, почти крестьянском лице, таком родном и милом, что у него защемило сердце от нежности и любви к ней.

Он схватил лист бумаги, карандаш и одним духом написал письмо, которое закончил словами: «Если ты немедленно не приедешь ко мне, я разобью себе голову о стенку».

Впервые за многие годы он назвал ее Соней и обратился на «ты».

— Павел Петрович, почта есть в посаде? — спросил Смидович, заметив во дворе хозяина.

— Имеется… Мимо базара пройти надобно. А где базар, сами определите. По шуму да гулу.

Торжище действительно было слышно за версту. Петр Гермогенович пошел на этот шум — на ржанье лошадей и людские выкрики, мимо деревянной часовни на берегу реки и сразу очутился среди разношерстного, возбужденного люда в деревенских чуйках, засаленных рабочих костюмах, овчинных полушубках. Через толпу протискивался подозрительного вида бородач с сапогами в руках.

— А вот дешево сапоги продаются, — крикнул он, играя своим товаром. — Налетай–покупай!

Рядом с ним стоял мужичок в облезлом полушубке. Он что–то промямлил: кажется, предложил купцу три рубля.

— Я сказал, что меньше, чем за четыре, не отдам, — уперся тот.

— Получай три с полтиной! — выкрикнул из толпы другой бородач, по–воровски сверкнув глазами.

Мужичок заволновался, как бы у него из–под носа не перехватили товар, почесал затылок, сдвинув на ухо шапку.

— Накину тебе малость еще, а ты уж, родимый, уступи четвертачок…

— Уж так и быть, бери!

Едва мужичок отошел с покупкой, раздался дружный смех обоих бородачей — продавца и маклака. Смидович, наблюдавший эту сцену и понявший, что к чему, возмутился.

— А ну–ка верните человеку целковый! — сказал он громко.

Хозяин сапог, уже спрятавший в карман засаленные бумажки, расхохотался.

— Дуракам деньги не вертаем!

— Немедленно отдайте рубль! — повторил Смидович, повышая голос.

Тем временем вернулся мужичок и растерянно переводил взгляд с торгаша на Смидовича.

— А ты кто будешь? — насмешливо спросил бородач. — Ишь нашелся мужицкий защитник!

Смидович двинулся на бородача. Толпа, тесно окружившая всех четверых, с интересом следила за тем, что будет дальше.

— Лишний целковый взял с него, — сказал кто–то.

— Следуйте за мной к становому! Оба! — скомандовал Смидович.

На лицах мужиков появилось замешательство, которое тут же сменилось откровенным испугом.

— Да вы что, барин, за что ж так сразу и к становому? Ежели что, мы рублик вернем.

Бородач, продавший сапоги, полез в карман, вытащил пачку засаленных бумажек, взял из нее рубль и протянул мужичку. Тот схватил целковый и, не взглянув на Смидовича, исчез, растворился в базарной толпе…

Почтово–телеграфная контора в Верховажье была крохотная. Работы там тоже было мало. Коренные жители почти ни с кем не переписывались, разве что купцы обменивались деловыми бумагами с Петербургом и Архангельском. Газетами и журналами интересовались немногие: несколько учителей приходского училища, два врача и два фельдшера земской больницы, священник да становой пристав. Они выписывали «Вологодские губернские ведомости», «Вологодский справочный листок», петербургское «Новое время», московское «Русское слово».

Больше всего хлопот почтово–телеграфному ведомству доставляли политические ссыльные, получавшие корреспонденции даже из–за границы. Не так давно начальник Вологодского жандармского управления уведомил все почтово–телеграфные конторы губернии, что обо всей корреспонденции политических ссыльных надлежит «сообщать конфиденциально местному исправнику и задерживать выдачу до распоряжения последнего».

Сидевший в конторе почтовый служащий, увидев незнакомого клиента, поспешно прикрыл голову форменной фуражкой, оглядел Смидовича с ног до головы и лишь потом принял письмо.

— Из ссыльных, господин Смидович? — спросил он, скосив глаза на обратный адрес.

— Вы угадали… А много ли здесь нашего брата?

— Да как вам сказать, господин Смидович, для посада немало, более десяти наберется. И все народ образованный, много корреспонденции отправляют, во все концы империи.