Неправедные

— М-да… Не так я представлял себе нашу встречу…

— Игорь… извини…

— Что «извини»?! Ты мне объяснить ничего не хочешь?!

Я быстро-быстро замотала головой.

— Тогда пойдём! — Он снова дёрнул меня за локоть.

Я очнулась лишь на пороге какого-то здания. Но, подняв глаза, разглядела очертания общежития, в котором Игорь снимает комнату: обшарпанный кирпич, побитые стёкла, неприятные, громко говорящие люди у входа…

— Подожди… зачем мы сюда пришли?..

— А куда?! Ждать на улице, пока ты успокоишься?!

— Я всё, я успокоилась! — Резко собравшись, я махом утёрла глаза и постаралась сдержать рвущиеся из груди всхлипы. — Извини, я пойду, хорошо?..

— Да погоди, куда ты собралась? — Он снова задержал меня, взяв под руку, уже более мягко, без агрессии, но я всё равно выкрутилась. — Пойдём, зайдёшь. Поговорить же надо.

— Не надо… Не надо ни о чём говорить… Игорь… Прости…

И я зашагала прочь, всё ускоряя и ускоряя шаг. Мне хотелось бежать от всего: от своих мыслей, от несправедливости этого мира, от дикой, захлёстывающей всё моё естество боли… Но ноги одеревенели, и я несколько раз спотыкалась и едва не падала, а крики Игоря догоняли меня жёсткими, секущими ударами в спину.

— Что это значит?! Это что, значит, всё?!. Ч-ч-чёрт, вот шлюха… Ты шлюха, Марина!!! Если б я знал, что ты такая, ни за что бы не тратил на тебя время!!!

* * *

Я не помню, как добралась домой. Бедная собака, которую не знаю, когда в последний раз вообще выгуливали, очумело набросилась на меня, едва не сметая задом и хвостом стены. Нужно было срочно выйти с ней, а у меня не осталось на это сил. Всё, на что я была способна — это немедленно упасть в кровать, съёжиться, сжаться в точку и умереть хотя бы до завтра.

И я набрала Ваньке, но он почему-то не ответил. Пришлось превозмочь себя и всё-таки идти выполнять свой хозяйский долг.

Обязательства… Может быть это и неплохо, что они есть. Иногда только они заставляют нас держаться…

* * *

Я очнулась посреди ночи от какого-то грохота. Выглянув в коридор и включив свет в комнате, обнаружила едва стоящего на ногах Ваньку. Он с трудом разувался, отбрасывая будто весящий тонну ботинок в сторону.

— Ваня…

В первое мгновение я просто сильно испугалась, ведь я никогда не видела сына в подобном состоянии. Но, поспешив ему на помощь, тут же пожалела обо этом: словно мгновенно озверев, он с внезапной злостью оттолкнул меня в стену, и я ударилась спиной и затылком, после чего просто осела по ней на холодные доски пола.

— Уйди от меня!!!

Скинув тут же, прямо рядом со мной, свою чем-то неприятно пахнущую парку, он, заметно шатаясь, поплёлся в свою комнату…

Хлопок его двери стал спусковым механизмом, запустившим новую волну моих рыданий. Я не понимала, откуда берутся слёзы, ведь за последние дни я, кажется, выплакала их все. Но обрушившиеся точно огромным ворохом догадки и мысли выжимали из меня эти слёзы снова и снова.

Я одновременно запереживала, что Ванька всё знает, что ледяная красотка всё-таки бросила его, а ещё в деталях вспомнила нашу с Серёжей прощальную встречу.

Нет, я ошибалась, когда думала, что больше не услышу его голос — наоборот, он, очевидно, навечно застрял во мне…

Я это сказал! Я это тебе обещал! Потому что я выбрал тебя! Не на месяц, не на два, не на год….

Прости меня, мой милый мальчик. Я видела, как тебе больно. Одного взгляда на тебя оказалось достаточно, чтобы с невероятной ясностью осознать это. Осунувшийся, бледный, под переполненными страданием глазами резкие тени — ты казался ещё красивее в эти минуты, невозможно красивым, отчего чувство вины и раскаяние во мне достигли нестерпимых пределов…

Всю ночь я провела словно на хлипком плоту в бушующем океане собственных глубинных страхов. Захлёбывалась, тонула в них… А утром меня, обессилившую, заставил опомниться телефонный звонок.

— Привет, Маришк. Слушай, я тут… в общем, хотел извиниться за вчерашнее. Что-то я вспылил… Но ты тоже пойми меня… Давай встретимся всё-таки, поговорим по-нормальному. Ты какой тортик предпочитаешь?..

Сергей

— Доброе утро… Э-э-э, точнее, вечер…

Звук знакомого «недопацанского» голоса дошёл до моего мозга чуть раньше, чем сфокусировался взгляд.

Я встрепенулся, приподнялся на локтях над заляпанной бордовыми пятнами подушкой, огляделся по сторонам.

— Ну, как бы… добро пожаловать! — Тимонина, почему-то адски бодрая и странно одетая, поставила перед моим носом, над подлокотник дивана, стакан воды. — Ты проспал почти сутки. А вернее, двадцать часов четырнадцать минут.

— Пиздец, — выдохнул я, садясь в постели. И, вылив в себя, глоток за глотком, живительную влагу до капли и чуть ли не выжав стакан, спросил первое, что меня встревожило: — Чё я голый?

— Ты не голый! — заржала Тимонина. — Трусы мы с тебя не снимали!

— Мы? — ещё больше напрягся я.

— Ну, да. Ты что, этого уже не помнишь? Ну… вспоминай!