Неприличное предложение

Как? Как из этого смешного Лягушонка, что в десять лет в школьном костюмчике с взъерошенными русыми вихрами, конопушками на носу и свежей ссадиной на щеке выглядел лишь мило и забавно, вырос такой Жаб? Высокий, красивый, чертовски привлекательный и фотогеничный. Не держи я полчаса назад в руках его студийные фото, ни за что бы не поверила.

Из окна был виден уютный внутренний дворик. Покрытые молодой зелёной листвой деревья. Выложенные плиткой дорожки. Нарядно побеленные бордюры клумб. На детской площадке — яркие горки и качели. На тренажёрах — два старичка под присмотром врача медленно и тщательно выполняли несложные упражнения.

Илья уже расположился с мамой в беседке. Уже выложил перед ней еду, когда к ним подошла знакомая женщина в белом фартуке. Лейкин встал и ушёл за ней.

Я тоже поторопилась на выход и чуть не столкнулась с ними в коридоре.

Илья говорил с женщиной прямо у выхода.

— Будь добр, не затягивай, — вложила ему Мария Владимировна в руки бумаги и, увидев меня, распрощалась.

— Чёрт! — выдохнул он, сворачивая лист.

— Что-то случилось? — не могла я не спросить, глядя на его несчастное лицо.

— Так. Ничего особенного. Всё как всегда, — он вздохнул. — Счета. Оплаты. Деньги. Везде нужны деньги.

— А дорого стоит тут жить? — спросила я. И присвистнула, когда он развернул счёт. — Ох, ничего себе!

Он убрал бумагу в карман и, уронив голову на грудь, опёрся двумя рукам о стену, словно только что пробежал марафон.

— Давно твоя мама здесь? Что с ней случилось? — робко спросила я.

— Почти год. Инсульт, — выдохнул он, оттолкнулся он стены и открыл мне дверь.

Вопросы, что я теперь хотела задать Илье, множились, множились и множились. А ведь ещё вчера у меня был к нему лишь один вопрос, а вернее, предложение. Ещё вчера мне было достаточно того, что я о нём знаю. А сегодня, когда он вдруг начал о себе рассказывать, я не знала с чего и начать.

Я начала с того, на чём мы закончили. Когда, проведя с его мамой почти два часа, Илья попрощался до следующих выходных, и мы ушли.

Два тягостных для меня часа. Вроде и говорили об учёбе, о жизни в пансионате и всякой ерунде. Илья искусно лавировал, уворачиваясь от тем, что могли расстроить маму или быть неприятны мне, но я едва сдерживалась, чтобы как маленькая не потянуть его за рукав: «Пошли, а?» Его мама показалась мне женщиной нервной, беспокойной и очень капризной. Но, боясь оказаться несправедливой и предвзятой, я, конечно, ничего не сказала.

На город опускался вечер. И мой день, что начался холодным солнечным утром прощанием у гостиницы с Прегером, как резиновый вдруг растянулся и заканчивался встречей с прошлым Ильи.

Мы проехали ещё половину города, чтобы оказаться в центре. В его, а вернее, в их с мамой квартире.

Большой, красивой, светлой. С видом на центральный проспект. С белым роялем в полукруглом эркере окна. Дорогой и хорошо обставленной. Но совсем нежилой.

О том, что Илья вернулся сюда только вчера говорил открытый чемодан с его вещами, брошенный в углу, пустой отключённый холодильник в кухне и слегка спёртый затхлый запах долго стоящего закрытым жилья.

— Теперь я понимаю на что ты тратишь деньги, которые зарабатываешь. Прости за глупые вопросы, — остановилась я посреди гостиной с камином, мраморным полом и винтажной мебелью. — За содержание всего этого ведь тоже надо платить. Что везде нужны деньги — это понятно, но, скажи мне, как ты вообще справляешься?..

— Сейчас уже неплохо, — подал он мне бутылку пива, что мы купили по дороге.

И да, я очень хотела выпить. И желательно запить обезболивающую таблетку. Проглотив перед его приходом две, я отлично продержалась. Но их действие закончилось, и у меня не просто всё ныло — всё нестерпимо болело. Усталость и ночной недосып давали о себе знать, но я ещё держалась.

— Сейчас она хотя бы не пьёт, — пожал плечами Илья. — После инсульта. И исправно принимает таблетки. До этого были совсем другие клиники, и другие реабилитационные центры. Сиделки, которые сбегали максимум через неделю. Она кидала в них вещами, оскорбляла, дралась. Или напивалась до беспамятства и валялась… — он махнул рукой и, задрав голову, сделал из своей бутылки большой затяжной глоток.

Я следила как на длинной шее Ильи двигается кадык. И больше всего на свете сейчас хотела его обнять. Просто обнять, без всяких других смыслов. Просто потому, что он был мне дорог, важен, близок. Просто потому, что это был Илья.

— Мой отец тоже пил, — поставив свою бутылку на крышку рояля, я обхватила Лейкина двумя руками и ткнулась в грудь. — Я была маленькая, но до сих пор помню этот ужас. Как было страшно. Как я пряталась под кроватью. Но потом мама с ним развелась, и мы ушли жить к бабушке. А что стало с твоим отцом?