Неприличное предложение

Коротко, хлёстко. И оставила на его щеке след, что тут же покраснел.

Если он думал, что я уже забыла, как ещё вчера буквально умоляла его куда о большем, чем поцелуй, а он открещивался высокопарным бредом и втоптал в грязь мои чувства, то он сильно ошибся.

Он молча тёр щёку, пока я задыхалась от возмущения.

— Если для тебя вчера ничего не произошло, то для меня всё очень сильно изменилось, Илья, — выдохнула я.

— Для меня тоже изменилось, Ян. Очень сильно. Всё. Со вчерашнего дня. Иначе я бы здесь не стоял. Не показывал тебе эти фотографии. И не вёл тебя туда, куда мы идём. Поверь.

Чёрт тебя побери, Лейкин! Чёрт. Тебя. Побери.

Я взмахнула руками как раненая птица. В груди пекло, словно в меня и правда выстрелили. И попали, больно, в самое сердце.

— Ты сказал мне вчера, что любить одну, а трахать другую — плохо. Ты шарахнулся от меня как от бешеной собаки, когда я предложила переспать. А теперь целуешь?! И я просто промолчу о том, что ты трахал Светку.

— Её пол общаги трахало, пока она не связалась со своим Костей. И тогда да, мне было всё равно кого трахать. А сейчас — нет.

— Ой, всё! — подняла я руки. — Давай просто пойдём, куда шли, а то и правда остынет, — показала я на пакет в его руке. — Потом поговорим. О тебе. О дочери Риты Борисовны. И обо всём остальном тоже.

— О ком? — удивился он.

Но я не ответила. Сказала же: потом.

И по крайней мере мы пошли.

Я переставляла гудящие ноги.

Я могла дышать.

И я могла не думать о том, насколько всё изменилось со вчера.

Глава 20. Яна

— Подожди. Это же?.. — уставилась я на здание, у которого мы остановилась.

Обычное старое серое здание. В несколько этажей.

Но мы остановились у одной двери, где даже табличку не повесили, а я показывала на другую — возле неё на стене белел на красном рыцарском щите восьмиконечный крест.

— Это же?.. — повторила я, надеясь, что Илья подскажет. И не ошиблась.

— Мальтийский крест, — кивнул он.

— Того самого Мальтийского ордена, о котором ты пишешь диплом?

— Того самого. Это «Мальтийская служба помощи». С той стороны столовая для нуждающихся, где кормят бесплатно, и служба помощи беременным женщинам и одиноким матерям с детьми, попавших в сложную жизненную ситуацию. Это принцип Мальтийского ордена, заложенный ещё в одиннадцатом веке: служить больным, страждущим и социально отверженным.

— А здесь? — показала я на дверь, у которой мы стояли.

— Сейчас узнаешь, — ответил Лейкин и позвонил.

— Илья! — обрадовалась женщина в форме, что пошла бы служительнице приюта или какой-нибудь богадельни: платье, косынка, строгий белый фартук.

— Здравствуйте, Мария Владимировна, — завёл меня Илья внутрь, когда она отступила. — Это моя подруга, Яна.

— Очень приятно, — кивнула женщина и показала рукой. — Проходите. Она тебя с утра сегодня ждёт.

Она?

Я оглядывалась по сторонам, пока мы шли по широкому коридору мимо комнат. Одни стояли закрытые, в распахнутые двери других виднелись мебель и вещи людей, что в них живут. Пахло лекарствами, совсем как у бабушки, когда она натирала больные ноги своими мазями.

Нам навстречу попалась заплаканная молодая девушка. Она прошла с потерянным видом, нас и не заметив. Потом пожилой мужчина. Он наоборот радостно поприветствовал Илью.

— Это приют? — проводила я их глазами. Судя по одежде, девушка явно была из посетителей, а мужчина — из постояльцев.

— Это частный пансионат и реабилитационный центр для больных после инсульта, с болезнью Альцгеймера и двигательными нарушениями, — обернулся он. И только после этого открыл дверь.

— Мой мальчик! — развернувшись от окна в инвалидном кресле, протянула к нему руки женщина.

— Привет, мам, — нагнулся он чтобы её поцеловать. — Ты как?

— Ничего. Сегодня ничего, — ответила худая и настолько измождённая женщина, что я бы дала ей лет сто.

— Знакомься. Это Яна, — развернулся Илья ко мне. — Это моя мама, Галина Ивановна.

— Здравствуйте, — смущённо кивнула я, но она протянула руки, и я подошла.

Мои пальцы сдавили две сильных тёплых ладони. Глаза женщины того же небесно-голубого оттенка, как у Ильи, рассматривали меня с интересом и… тревогой? Или неприязнью?

Но до того, как она успела что-нибудь сказать, вмешался Илья.

— Я принёс, твой любимый бургер, — потряс он бумажным пакетом, — с говяжьей котлетой и мясом краба.

— Спасибо, мой мальчик, — отпустила меня женщина и улыбнулась сыну.

— Будешь есть здесь или пойдём на улицу?

— Конечно, на улицу, — потянулась она за кофтой.

Илья повёз маму, а мне досталось нести большую вязанную шаль и тёплый плед.

Но я задержалась.

Во-первых, невыносимо хотела в туалет. Поэтому в первую очередь забежала пописать. Не без сложностей: морщась от боли и оставив на бумаге кровавое пятно, но мне всё же удалось.

А во-вторых, вернувшись в комнату за вещами, я остановилась у комода, где в рамочках стояли фотографии. В основном маленького Ильи.