Непрошедшее время

М. ПЕШКОВА: Своими воспоминаниями о семье, о Майе Плисецкой поделился приехавший на 90-летие брат Майи Михайловны, артист балета, работавший с крупнейшими балетмейстерами века Морисом Бежаром, Роланом Пети, Азарий Плисецкий.

АЗАРИЙ ПЛИСЕЦКИЙ:

Родился в Москве, на Арбате…

М. ПЕШКОВА: У Грауэрмана?

А. ПЛИСЕЦКИЙ:

Роддом этот. Да. Вот я оттуда вышел в свет. Но совсем недолго пробыл на свободе, и когда мне исполнилось 8 месяцев, уже мать арестовали после ареста отца. И мы с мамой попали сначала в Бутырку, в эту башню круглую, и пробыв там около месяца, мы отправились в длительное путешествие в товарняке в сторону Караганды.

М. ПЕШКОВА: Это тот знаменитый женский лагерь?

А. ПЛИСЕЦКИЙ:

Он только открылся тогда. Это лагерь с чудным названием «АЛЖИР» — Акмолинский лагерь жён изменников Родины. Мы были одними из первых поселенцев этого лагеря. Это недалеко от Астаны, примерно 50 километров грунтовой дороги. Мне довелось там побывать более полувека спустя, когда открывали там мемориал. Так что я воочию видел это место, где был лагерь, эта точка. И там я научился ходить. Когда меня спрашивали: «Сидел ли там?», — я говорил, что: «Я там не сидел, я там лежал». Но ходить научился в этом лагере. И вскоре благодаря стараниям нашей тети, Суламифи Михайловне Мессерер, она сестра мамы, которая взяла на себя смелость пойти обивать пороги влиятельных людей, у начальства, добилась аудиенции у высокопоставленного, по-моему, это был Меркулов, — я не помню кто, — который дал разрешение на выпуск мамы из лагеря с переводом на поселение. И вот когда мне было уже более двух лет нас выпустили из лагеря, и мы попали в Чимкент, где под гласный надзор в комендатуре мама должна была отмечаться, но это уже было не заключение, а поселение, конечно. И с этого момента я себя помню довольно отчетливо.

М. ПЕШКОВА: Это сколько тогда Вам было?

А. ПЛИСЕЦКИЙ:

Только чуть более двух лет. Да, это был уже 39-й год, этот городок я помню, то есть, не городок, а то место где мы жили. Эти высокие тополя, арык глиняный, сарай, в который нас поселили, и маму постоянно плачущую. Это опять, со слов мамы, я ее утешал, говорил: «Не плачь, домой поедем», — это с ее слов, наверное, было. Вот там мы провели до 41-го года. В 41-ом году закрыли дело тоже опять же стараниями тети и дяди, Асафа и Суламифи, и нам разрешили вернуться в Москву. И мы вернулись в Москву буквально за три месяца до начала войны. Тоже это возвращение сюда в Москву я помню. Это огромный город, который на меня произвел такое впечатление, автомобили и здесь вот мы жили прямо за Большим театром. Так что с Большим театром связана вся моя жизнь.

М. ПЕШКОВА: Майя Михайловна тогда уже была большая?

А. ПЛИСЕЦКИЙ: Майя Михайловна — да. Ей было уже 12–13 лет. То есть, она уже училась. Кстати, она приезжала в Чимкент знакомиться со своим братиком, которого она, конечно, не видела уже столько лет. И ее привез Аминодав Александр Михайлович. Ей было 13 лет, конечно, ей одной было тяжело такое длительное путешествие. Тогда поезд шел больше недели туда, в Астану. Но приезд Майи я отлично помню. И это была такая радость мамы, которая и мне передалась. Ну, и потом я помню себя танцующим на кровати в длинной рубашке до пола и хлопающим в ладоши, Майю, которая учила меня лезгинку танцевать, я прыгал на кровати. Почему-то запомнилось это, что у Майи был такой восторг, что я там что-то исполнял в этой длинной ночной рубашке.

М. ПЕШКОВА: Почему взяли отца? Кем он был?