– Он как будто украл часть меня и оставил зияющую рану. И что хуже всего, когда я рассказала об этом маме, она только рассмеялась и сказала: «Ох, милая, просто двигайся дальше. Думаешь, у меня не крали работы? В мире литературы полно воров. Плагиат повсюду. Однажды я поделилась с подругой сюжетом для книги, а потом узнала, что подруга подхватила мою идею и написала книгу. И знаешь, как я поступила? Просто забыла и двигалась дальше. Ты больше, чем просто идея».
– Что ж, – произносит Вера, – я согласна, мы все больше, чем просто идея. Но если у тебя крадут идею еще до того, как шагнешь в воду, это может выбить из колеи.
– Именно! – почти выкрикивает Сана, так что Эмма вздрагивает во сне.
Сана уже сокрушается, что разбудила бедного ребенка, но через секунду Эмма снова укладывает голову Вере на плечо.
– Простите, я буду потише. В общем, я не могла двигаться дальше, и мама начала терять терпение. У меня складывалось такое чувство, будто она сердилась больше на меня из-за того, что я не могу забыть об этом, чем на Маршалла, из-за которого все и началось. Мама твердила, как полезно пораньше усвоить этот урок, чтобы перестать хандрить и начать «просто держаться на плаву», и чем больше она это говорила, тем хуже мне становилось. Меня словно заклинило. Какое-то время я даже кисть не могла взять в руки. И даже когда рана перестала так кровоточить, я брала кисть, вставала перед холстом и… ничего. Мама говорила, что часто изливала свою боль в книги, особенно когда была бездомной. И советовала использовать эту боль как топливо для творчества. Но у меня не получалось. Я была в ступоре, в оцепенении. – Сана горько смеется. – Творческий кризис. Мама в него не верит. Говорит, это все у нас в головах.
Вера похлопывает ее по руке.
– Понимаю. То, что с тобой случаться, просто ужасно. Но почему ты приходить в мой магазин? И говорить, будто у тебя пот-каста?
Сана протяжно и мучительно вздыхает.
– Во мне копилась обида и злоба. Я проследила за Маршаллом и приехала сюда. Сняла маленькую студию и стала преследовать его. Я даже не знала, что собиралась сделать. Просто чувствовала, что хочу быть поближе к своим работам, а значит, не должна упускать Маршалла из виду. Звучит нелепо, да?
– Да. Но это нестрашно. Я тоже делаю много нелепых вещей.
– Ха. Как-то вечером он заметил меня и окликнул. Сказал, чтобы я утихомирилась, что большинство моих картин даже не продались. Мои работы ничего не стоили, а я сама бездарность. Все то, что я боялась о себе подумать. Это было слишком. Я потеряла голову. – У нее срывается голос. – И я… бросилась на него, расцарапала ему лицо.
Сана смотрит на свои руки, с содроганием вспоминая, как под ее ногтями сдиралась кожа на лице Маршалла. Под этими ногтями должна быть краска, а не кровь.
– Но ты его не убивать?
Сана мотает головой.
– Нет, я вам уже сказала. Он оттолкнул меня, сказал, что вызовет полицию. Я была в таком ужасе от того, что сделала… Мне еще не приходилось бросаться на людей. Я просто развернулась и сбежала. Следующие пару дней я всё ждала, что копы… не знаю, вышибут дверь и ворвутся в квартиру. Но ничего такого не происходило. А потом я прочитала о смерти Маршалла. Он умер в ту самую ночь, когда я поцарапала его. – У Саны в глазах стоит страх. – Я должна была прийти к вам в магазин, чтобы… не знаю… просто… вы не представляете, как странно я себя чувствовала начиная с того вечера. Даже не знаю, зачем пришла к вам. И, может, я скажу сейчас что-то ужасное, но… я так и не смирилась! Вы, наверное, посчитаете меня чудовищем, но даже после смерти Маршалла я цепляюсь за свои работы. До сих пор хочу разыскать их и получить назад.
Вера сжимает ее руку. Сана поднимает на нее взгляд и видит в ее глазах столько сочувствия, что у самой наворачиваются слезы.
– Ох, глупышка. Конечно, я не считаю тебя чудовищем. Нет, чудовища – это люди вроде Маршалла. Иди сюда.
С этими словами Вера заключает Сану в объятия. Такие объятия, на которые способны только матери. Сана целиком отдается этому ощущению и чувствует, как рушатся стены, которые она так дотошно выстраивала долгие годы. Сана плачет до полного изнеможения, пока не остается слез, а потом плачет еще немножко, и все это время Вера терпеливо гладит ее по волосам. Когда Сана поднимает голову, солнце уже садится, и воздух становится ощутимо прохладнее.
– Что ж, это был длинный день. Пойдем ко мне. – Вера с кряхтением поднимается, все еще держа спящую Эмму на руках.
Сана утирает распухшее лицо.
– Вы имеете в виду, к Джулии?
Вера цокает.
– Никому не нравятся пендаты, Сана.
«Педанты, а не пендаты», – едва не поправляет Сана, но вовремя сдерживается.
– Пойдем ужинать, а в следующий раз, как будешь свободна, встретимся на пляже.
– На пляже? – Это последнее, что Сана ожидала услышать. – Зачем?
В ответ Вера лишь загадочно улыбается и уходит. Сане ничего не остается, кроме как поспешить следом.
26
Джулия