Неразумная обезьяна. Почему мы верим в дезинформацию, теории заговора и пропаганду

Конечно, квантовое шарлатанство является откровенно жульнической попыткой снабдить некоторые верования в духе Нью-эйдж поддельным штемпелем научной подлинности, но опасный карго-культ проглядывает и здесь. Как говорил Фейнман, наука прежде всего требует цельности и неразрывно связанного с ней умения признавать слабость и ограниченность наших измерений и теорий. Со стороны ученых это отнюдь не идеализм или самобичевание: истинная наука невозможна без неукоснительного и добровольного учета любой альтернативной гипотезы, которая может лучше описать изучаемое явление. Вот почему требуются количественная оценка ошибок, понимание границ определенности и, самое главное, желание объективно обсуждать наши собственные теории и результаты. Этому, разумеется, может противиться наша тяга к определенности, и, чтобы изгнать демона неопределенности, мы зачастую отвергаем возможность ошибки или альтернативного объяснения. В своей книге “Автостопом по Галактике” Дуглас Адамс превосходно пародирует эту порочную фиксацию, так отзываясь о многочисленных ошибках путеводителя: “Путеводитель непогрешим и окончателен. Реальность кишит неточностями”. Ограниченное мышление, которое высмеивает Адамс, распространено, к сожалению, очень широко; оно настолько сильно, что может заместить практически религиозной верой дедукцию, каковой требует научный метод.

Когда те, кто должен хотя бы в силу своего положения понимать, что такое карго-культ, поддаются его влиянию, последствия могут оказаться трагическими. В феврале 1981 года в Вашингтоне, в собственной квартире недалеко от Капитолийского холма, жертвой тяжкого преступления стала молодая женщина. Преступником был мужчина с пистолетом. Он жестоко обошелся с жертвой: избил, изнасиловал в извращенной форме и оставил на месте преступления связанную и с кляпом во рту. Вдобавок насильник забрал из квартиры все ценные вещи. Женщина видела преступника при пробивавшемся сквозь задернутую занавеску тусклом свете уличного фонаря, расположенного довольно далеко от окна. Она поняла только, что нападавший был молодым, гладко выбритым черным мужчиной. Спустя несколько недель полицейский по какому-то пустяковому поводу остановил на улице 18-летнего Кирка Одома. Во время разговора полицейский достал словесный портрет насильника и спросил Одома, не замечает ли тот сходства между портретом и собой. Одом ответил, что сходства нет, и полицейский, еще раз сличив описание преступника с внешностью Одома, отпустил его. Однако через несколько дней полиция явилась по адресу, указанному Одомом, и арестовала его по обвинению в жестоком изнасиловании и грабеже. Обвинение было весьма шатким: словесный портрет, представленный жертвой, рисовал мужчину с не слишком темной кожей, в то время как Одом был очень темнокожим. Жертва, хотя и не совсем уверенно, опознала Одома на фотографии, но это одно не могло служить доказательством его преступления. Сама методика опознания была проведена не вполне корректно: лицо молодого, гладко выбритого Одома резко выделялось среди фотографий людей среднего возраста. К тому же, как мы уже видели, свидетельства очевидцев отнюдь не гарантируют точности. В довершение всего у Одома было превосходное, независимо подтвержденное алиби: в день совершения преступления он вместе со всей семьей был на дне рождения своей племянницы. Одом, безусловно, имел веские основания полагать, что обвинения будут с него сняты и этот кошмар закончится.

Однако, несмотря на скудость улик, у прокурора нашелся в рукаве козырной туз: клок волос, обнаруженный на месте преступления. В суде на трибуну вышел спецагент Майрон Шолберг. Он работал в подразделении ФБР, занимавшемся микроскопическим анализом волос, и, соответственно, представился как один из ведущих специалистов в этой отрасли криминалистики. Свидетельство Шолберга решило судьбу Одома: волосы, найденные в квартире жертвы, были неотличимы от волос Одома. Мало того: Шолберг заявил, что такое сходство встречается очень и очень редко и что за свою многолетнюю карьеру он сталкивался с подобным совпадением всего несколько раз. Для присяжных это был непререкаемый и авторитетный глас науки; апелляции Одома были отклонены как несостоятельные.