Нерон, кровавый поэт

Сами врачи постоянно враждовали друг с другом. Методисты, которые всякое заболевание приписывали воздействию вредных соков и лечили диетой, горячей или холодной водой, ненавидели новую школу Афинея, уроженца киликийского города Атталия, учившего, что самое главное — душа и прежде всего надо лечить душу, тогда исцелится и тело. Последние, так называемые пневматики, в свою очередь, считали методистов знахарями. Нерон потешался над теми и другими.

Когда муки императора стали невыносимы, он решил обратиться к представителям новой школы, в которой видел возрождение древней магии.

На закате республики для колдунов настали черные дни. Из Этрурии и Фессалии тысячами изгоняли магов, которые поражали головней пшеничные колосья, передвигали здания и с помощью Гекаты даже луну заманили однажды на землю. Потом император Калигула, снова возведя чародейство в науку, помирился со жрецами, восстановил права гаруспиков[18] и авгуров[19]. Нерон не преследовал их. Сотнями жили в Риме чародеи-врачеватели: египтяне, персы, греки, которые лечили прикосновением руки и магическими заклинаниями, а также усыпляли больных парами, чтобы те во сне узнали от Эскулапа тайну своего исцеления.

Нерон считал себя бесноватым и одержимым. В муках метался он на кровати. Не мог думать ни о чем, кроме разговора в зале. Судорога сводила его тело.

— Может быть, я эпилептик? — спросил он мага Симона, египетского врача, верховного жреца Изиды[20], познавшего все тайны папирусов, вавилонских, ассирийских, арабских священных книг и рукописей. — Иногда у меня вроде кружится голова, рот наполняется пеной. — И, обеспокоенный, он высунул язык.

Маг осмотрел его. Лицо у Нерона было полное, глаза незамутненные. Он не нашел у него падучей.

Зато голову долго ощупывал. По его мнению, там, только неизвестно, в какой клетке, гнездился злой дух, не дававший императору спать и думать. Особое подозрение внушали магу шестнадцатая и семнадцатая клетки. Голова, по учению египетских врачей, делилась на тридцать две клетки.

— Твои глаза открывает Пта[21]

, рот — Шакти[22], — произнес Симон древнее магическое заклинание. — Изида умерщвляет зародыш гниения. Чувствуешь?

— Да, но у меня по-прежнему дурные мысли, — сказал Нерон.

— Тогда сплюнь сейчас же на пол. Все пройдет. Со слюной уходят дурные мысли. Теперь тебе лучше?

— Чуть-чуть.

Император почувствовал некоторое облегчение.

Маг Симон посоветовал ему прикладывать к груди сухой коровий помет, который в Египте почитали святыней, исцеляющей душу.

— Один перс полагал, что духи Аримана[23] вселились в императора, и во время моления видел, как из него вылетел большой дракон.

Эфесский врач Бальбул, чтобы слегка очистить кровь, давал ему жевать листья боярышника.

Нерон послушно следовал всем советам. Но когда однажды от возбуждения не мог найти себе места, он позвал пневматика Афинея.

Тихий длиннобородый грек вошел в комнату с улыбкой. Добродушно приветствовал императора. Потом улыбка исчезла с его лица. Он грозно выпрямился.

— Стой спокойно, — сказал он.

Император, словно парализованный, замер в неподвижности.

— Ты не можешь пошевельнуться, — продолжал врач. — Стал твердый. Как камень.

Потом, посадив Нерона на стул, он поднес указательный палец к его глазам.

— Что это? — спросил он.

— Палец.

— Нет, это меч.

— Меч, — пролепетал император.

— Смотри, какой острый у него клинок. — И когда он притронулся пальцем ко лбу Нерона, тот вскрикнул.

Афиней взял его за руку.

— Видишь меня?

— Вижу.

Врач закутался в желтое покрывало.

— А сейчас?

— Не вижу.

Он удалился в темный угол комнаты. Красным мелом нарисовал на стене человеческую фигуру.

— Кто это? — спросил он.

— Человек.

— Смотри на него пристально. Что ты чувствуешь?

— Он уставился на меня.

— Теперь этот человек идет к тебе. Говорит: успокойся. Ты успокоился хоть немного?

— Да.

— Это слово, — и он шепнул ему на ухо: — «смерть», ты не должен больше произносить. Вместо него говори, — тут он опять шепнул на ухо: — «жизнь».

— Хорошо.

— Что пресекает жизнь? Отвечай.

— Жизнь, — после короткой паузы сказал император.

Некоторое время он стоял неподвижно, точно связанный, и покорно повиновался врачу, который чертил над его головой большие, широкие дуги. Но потом встревожился. Тогда Афиней стал быстро выводить магические знаки, и на его напряженном лице, особенно около бровей, задергались мускулы. Это была мучительная для обоих борьба. Врач еще раз атаковал Нерона, воздействуя силой и твердой волей, которой и раньше невозможно было противиться; он сковал, точно скрутил, больного, так что тот не мог пошевельнуться. Император всячески старался освободиться, разорвать узлы силы и петли воли, которыми опутал его врач, — он поднял руки и вытянул шею. Афиней не хотел верить, но вынужден был признать, что столкнулся с невиданной ранее силой; он даже побледнел, словно под действием гипноза. Его шатало, он едва стоял на ногах.

— Не могу, больше не могу, — раздраженно сказал он и выпустил из рук больного, которого с трудом держал в повиновении.

А Нерон, встав на ноги и указывая на рисунок, закричал как наяву:

— Это Британик!