Нерон, кровавый поэт

В столовую легкой походкой вошел Нерон и возлег возле Октавии. От его чисто выбритого лица исходил аромат духов. С завитыми волосами, в белой тоге он выглядел франтом. Приставив шлифованное стеклышко к плохо видящему левому глазу, оглядел он гостей.

Император искал Британика и сначала от волнения не находил его. Наконец, несколько раз обведя взглядом стол, увидел брата напротив себя, рядом с Агриппиной. Сердце Нерона отчаянно забилось. Ему не верилось, что тот так близко. Можно было проследить за каждым его жестом.

Британик держался отчужденно. Коротко остриженный, темноволосый, с маленькой, удивительно маленькой головкой, он казался почти неприметным среди разряженных придворных. Обменявшись с ними вежливыми словами, он словно перестал замечать собравшихся вокруг людей; только на сестре с любовью отдыхал его взгляд.

Император взглянул на Зодика. Тот возлежал в конце стола возле Фанния в окружении захудалых поэтов. Зодик кивнул, что все в порядке.

По столовой пробегали слуги в белых туниках с белыми полотняными кушаками, — подавали закуски.

Нерон ел жадно, с волчьим аппетитом. Быстро наверстал упущенное за последние месяцы воздержания; забыв о диете, насытился закусками. Наглотался свежих устриц, отведал редьки, спаржи и маслин. Объелся страусовыми мозгами, своим любимым блюдом.

— Почему не ешь? — спросил он Британика. — Надеюсь, ты не болен. Выглядишь неплохо. Понемногу приходишь в себя.

Октавия и Агриппина наблюдали за императором, одна встревоженно, другая сурово.

— Кушай, брат, поэту надо хорошо питаться. Только боги живут амброзией.

На дальнем конце стола хохотали бездарные стихоплеты. Агриппина подняла маленькую, толстую, желтую, как масло, руку. И воцарилась тишина.

— Ты не любишь анчоусы? — продолжал Нерон подшучивать над Британиком. — А кровяную колбасу, горячую, с гвоздикой? Могу порекомендовать тебе. Придает голосу силу.

— У него голос достаточно сильный, — сказала Агриппина.

— Знаю, — согласился Нерон, — но нет в нем огня.

— Больше теплоты, чем огня, — уточнила она.

— Поэтому надо есть мясо, — растерянно и смущенно заметил Нерон. — Угорь не годится.

Он попросил хлеба, чтобы вытереть им жирные пальцы. Ему подали на блюде ломтики хлеба с золотистой коркой. Поваренок пурпурной метелочкой стряхнул с покрывала крошки.

— Где Сенека? — спросила Агриппина, всегда ревниво следившая за своим главным противником.

— Он принес извинения, — обернувшись к матери, пояснил император. — Наш великий моралист болен, его мучает ревматизм. К тому же утомлен. Закончил драму. Вчера прислал ее мне.

— Тебе понравилось? — поинтересовался Фанний, уписывая за обе щеки.

— В обычной его манере, — сказал Нерон. — Много общих мест и пафоса. Не самая большая его удача. Ведь он уже стар. Исписался.

— А как называется драма? — чтобы принять участие в разговоре, спросила Октавия.

— «Фиест».

— А-а, — пронесся шумок среди поэтов.

— Знаешь, императрица, кто был этот знатный человек? — обратился Нерон к Октавии.

— Нет.

— Если позволишь, расскажу тебе. Тантал его дед. От него ведет он свой род.

— Тантал приготовил жаркое из собственного сына, — прибавил Фанний.

— Да, — сердито подтвердил император.

— Он что, знаменитый повар? — спросил Зодик.

— Разумеется. Ну, а внук оказался достоин деда, — холодно продолжал Нерон. — Неужели не знаешь мифа? Сначала Фиест душит своего брата. — И тут он посмотрел на Британика.

Британик в этот момент был красив, очень красив. Его жгучие черные глаза горели усталым притушенным огнем. Простодушно, спокойно, заранее зная развязку, слушал он рассказ императора. Скучал, как видно.

— Это всего лишь миф, — вставила Агриппина.

— Но какой миф! — Нерон вытер рот, запачканный розовым соусом, придававшим козлятине пряный вкус. — Козлятину люблю больше, чем сваренного в молоке каплуна. Соль, пожалуйста.

Он посолил козлиную ножку и, взяв ее в руки, продолжал:

— Фиест и впрямь был неплохой парень, но слегка влюбчивый. Он соблазнил жену своего братишки Атрея, а та родила от него детей. Поэтому Атрей, слегка рассердившись, — тут он загоготал, так что вино потекло по губам, — бросил жену в море. Скажите, правильно он поступил?

— Моралисты его одобряют, — сказал Зодик.

— И Сенека? — среди общего веселья спросил Фанний.

— Но на этом, императрица, дело еще не кончилось. Атрей и сам хорош. Он наказал своего ветреного брата. Для виду помирившись с ним, пригласил на пир. Подал на стол нежное вкусное горячее мясо. Фиест наелся до отвала. А потом узнал, что съел своих сыновей.

— Какой ужас! — прошептала Октавия.

— В поэтических произведениях полно ужасов, — обращаясь к поэтам, сказал император. — Это не подслащенная водица. Даже солнце ужаснулось от такого обеда и на другой день по ошибке взошло на западе и село на востоке... Бурр, что ты ешь?

— Дрозда, — ответил старый солдат.

— А, дрозда. Люблю его с перчиком. — И он умильно посмотрел на блюдо. — Вот так и кончается карьера певчих птичек.

Поэты посмеивались исподтишка. Видя успех своей шутки, Нерон прибавил:

— Милый коллега, блаженный певец, съем я тебя. Как любящий собрат.