Несерьезные дети

— Помнишь, какой он был? — спрашивал отец, и Валерка, чувствуя холодок в груди, злился на неточные слова.

Он знал, каким был дед, и не мог представить себе, как это не будет его. Чужие смерти случались стороной, а теперь и их семья уходила в сторону горя.

На следующий вечер Валерка остался дома. Он видел, как кормили ужином деда, приподняв его на подушках, как, сдерживая стоны, тот благодарил, наверное, за ужин, съев две ложки молочного кулеша.

— Учи билеты, — напоминала Валерке мать.

Валерка шел в теплушку с первым попавшимся учебником. Он сидел за столом, листал «Анатомию» и никак не мог собраться с мыслями.

— Хто… дома? — услышал Валерка слабый дедов голос.

— Все, — ответила бабушка.

— Мужики где?

— Анатолий во дворе, Валерка уроки учит.

— Пусть… ничего, — отозвался дед.

Валерка уже не знал, куда деть себя. Бабушка отвечала так же, наверное, и раньше, когда их с отцом не было дома. Было в этом что-то постыдное, как во всяком обмане, и жестокое, оттого что они, «мужики», бросили деда. Валерка попытался представить, что же такое мог сделать он в эти дни, но ничего не придумал. «Сидеть и ждать», — мелькнуло в голове. В средней избе к дедовой постели подходила бабушка, скрипела расшатанной половицей у кровати. Не выдержав, Валерка оделся и выскочил во двор. Теплая влажная ночь обступила его.

Валерка вспомнил вдруг, как учил его дед кликать жаворонков. Бабушка пекла птиц с пшеничными глазами, и надо было влезть на лапас, положить «жаворонка» на голову и петь:

Жаворонки, перепелушки,

Летите к нам, несите нам

Весну-красу, лето теплое,

Нам зима надоела,

Увесь хлебушек поела…

— Громче, громче! — стоя внизу, просил дед.

— Жаворонушки, перепелушки, — старательнее начинал подвывать Валерка.

— Хорош, слазий, — звал его дед. — Глухой ты, как твой отец. А я еще гармонь хотел тебе купить… Ешь жаворонку, чего насупился?

И все-таки Валеркой дед гордился. Рассказывал соседям:

— Никто его не учил! Сам! Я читал, он слухает, потом взял и дальше читать стал. Ей-бо! Лерк! Про кого книжка?

— Про Филипка.

— Ну? Про Филипка!

Валерке шел тогда седьмой год, а читать у деда любой мог научиться, потому что он сам читал по складам и водил по листу пальцем:

— «Кы-ал… хос. Колхоз… Кы-рас… ный. Ок… Октябрь… Красный Октябрь». A-а, это где Сергея Хмелевского сын председателем! Я ведь, Лерк, тоже председателем был. Да. Тут же, у нас. В войну.

Дед вообще-то любил порассказать, повздыхать, но Валерке не хватало терпения выслушать его. Поэтому и запоминал он случаи вроде того, как дед ездил по селу на верблюде. Теперь верблюдов в «Красном» не было, и Валерка живо придвигался поближе.

— Дешк, а зачем ты на верблюде ездил?

— Покойников на могилки свозил, — вздыхал дед. — Голод тогда был, мерли как мухи…

— А ты, когда маленький был, дрался? — спрашивал Валерка.

— Дрался, — улыбался дед. — Меня за это из приходской школы выгнали. А на кулачках меня никто не одолевал! Я ловок был!

Дед был ловок во всем. Так, по крайней мере, казалось Валерке. Он умел плести кнуты, корзины, кошелки и огромные короба, в которых можно было устроить жилье на двоих. Он чинил на конюшне сбрую, делал оконные рамы и даже колеса к телегам и тарантасам. Как только наступало лето, он загорался научить какому-нибудь своему ремеслу и Валерку.

— Ты бы косить научился, пока я не помер. Будешь косить?

— Буду, — согласился Валерка.

— Тада утром пораньше вставай. Будить я не подойду!

Валерка тогда схитрил. Привязал к воротам консервные банки, и, как только мать открыла их, чтобы выгнать скотину, он и услышал звон, кровать его у окна стояла. Потом Валерка слышал, как мать отвязывала банки, снова бренча ими, и, часто моргая, старался согнать липкий сон. А когда глаза перестали сами собой закрываться, он лег на спину и стал слушать. Ровно дышал отец в спальне, позвякивала чашками бабушка в теплушке— деда слышно не было. Потом в средней избе послышался какой-то шорох, кряхтенье, а следом тонко пропела расшатанная половица у дедовой кровати. Валерка выскочил из-под одеяла, быстро оделся и как ни в чем не бывало вышел к деду. Тот стоял возле кровати и застегивался.

— Лерк, эт ты, что ль? — спросил, вроде как удивившись.

— Я!

… Так потом дед и рассказывал:

— Я говорю: «Лерк, эт ты, что ль?» Он говорит: «Я!» С коровами поднялся! А косил как! Все калачики в полынь на задах посшибал.

— Умеет, значит, косу держать? — улыбался отец.

— Умеет! Весь в нас пошел — Баранов! Ты, Анатолий, его теперь в поле бери, пусть клевера попытает, пырейчика — пойдет дело!

Вскоре наступило какое-то затишье. Здоровье деда не менялось, и однообразные вечера стали надоедать. Валерка принужденно удерживал себя дома, старался найти какое-нибудь занятие, выучил даже два билета по геометрии, но подойти к деду, поговорить с ним так и не осмелился. Зато отец приходил теперь пораньше, помогал Валерке вытащить навоз на зады и после ужина подсаживался к деду.

— Ну как, тять, дела? Не полегчало нынче?