Несерьезные дети

Валерка вошел в среднюю избу. На месте тут оставался только шифоньер, все остальное было свалено где-то в общую кучу. В углу, где стояла дедова кровать, свисал со стены рисованный масляными красками коврик с лебедями, и под ним чернела промокшая за зиму стена. На полу лежала алюминиевая ложка, и Валерка пошел, чтобы поднять ее. Шаги отдавались каким-то эхом, и вдруг посреди тишины громко, но так знакомо скрипнула половица. Одна-единственная на весь дом, что была у дедовой кровати. Валерка замер на ней, не дойдя до ложки, потому что у него вдруг оборвалось и полетело куда-то сердце. Он растерянно шатнул вперед, и, отжимаясь, половица пропела снова. Нагибаясь за ложкой, Валерка присел, привалился спиной к простенку, и у него вдруг прорвались слезы. Он уже подвывал, не давая себе отчета в слезах, когда вошел отец.

— Валерка, ты чего? — испуганно и полупьяно спросил он от порога, но, видно, сам нашел какое-то объяснение, подошел и молча присел рядом. — Ну, перестань, слышишь? С чего ты вдруг?

Но Валерка уже не держал себя, он ревел чуть ли не во весь голос.

— Ну, сынок, — нетвердо пытался уговорить его отец. — Чего ты? Дедушка у нас пожил, слава богу, семьдесят годков. Нам бы столько… Ну-у. Перестань…

Сквозь слезы Валерка видел на полу дурацкую ложку и понемногу затихал. Еще содрогаясь от слез, он поднялся и, шагнув, наступил на расшатанную половицу.

— Сс… слы-шишь?

— Кого? — не понял отец.

— Ну, скрипит! — крикнул Валерка. — Дедушка наступал — она скрипела… И все!

Отец тоже поднялся.

— Что все?

— Его нет! А она скрипит! — снова закричал Валерка.

— Погоди, погоди. — Отец полез за папиросами. — Ты о чем?

— Деда н-нет. Как будто не было!

Закурив, отец ответил не сразу.

— Одна половица осталась, — тихо сказал Валерка.

— Не одна половица, — совсем трезво отозвался отец. — Раз ты ее запомнил, значит, не одна… Ты погоди, ты успокойся. Пошли-ка в теплушку.

Молча вошла мать и смотрела на них, держа на весу мокрую тряпку.

— Сейчас, мать, мы сейчас, нам поговорить надо, — говорил отец, обнимая Валерку за плечи.

Оренбургская область,

ст. Курманаевская

Надежда БАЛАКИРЕВА

СВЕТЛЫЙ МАЛЬЧИК

Загар к нему совсем не пристает. Он весь какой-то светлый, большой чистый лоб, светлые глаза, светло-русые волосы, на бледном носу две розовые полоски от очков. Вот уже две недели мы постоянно видим его на озере. Обычно он лежит в траве на клетчатом пледе, ветер листает перед ним забытую книгу, а он, прищурив близорукие глаза, неподвижно наблюдает за купающимися.

Я и мой двоюродный брат Санька возимся возле тяжелой лодки, пытаясь столкнуть ее в воду. Сегодня мой отец разрешил нам покататься на моторке, пока он ходит в деревню за спиннингом. Санька мотор изучил досконально, и отец ему часто доверяет заводить его и править лодкой, правда, до сих пор только под своим наблюдением. Я же, как девчонка, к технике не допускаюсь, хотя старше брата на год — мне уже пятнадцать, а ему всего четырнадцать лет.

Наконец лодка на воде. Светлый мальчик встает и подходит к нам. Пока мы прилаживаем к уключинам весла, он нерешительно мнется возле лодки.

— Можно мне с вами прокатиться?

— Ладно, садись, жалко, что ли? — великодушно разрешает брат.

Мальчик аккуратно зашнуровывает свои кеды, книгу заворачивает в плед и, гремя лодочной цепью, неуклюже карабкается к скамейке. Лодка качается, и он судорожно цепляется руками за скамейку, хотя ему ничто не грозит — лодка еще у берега.

— Ты из Москвы? — спрашивает Санька.

— Да. Приехал на месяц с отцом. У меня слабые легкие. Надо пить парное молоко, загорать.

— Туберкулез, что ли?

— Нет, просто я перенес тяжелое воспаление легких.

— А! Ну, выздоравливай. Только ты что-то бледный, совсем не загорелый.

— У меня кожа очень светлая, и от солнца моментально получаются ожоги, поэтому я загораю понемногу и осторожно.

Лодку ветром снесло уже на середину плеса. Мотор чихает и не заводится. Санька нервничает и чертыхается. У нас с ним заболели пятки: давить босой ступней на тугую педаль зажигания больно и неловко. Наш пассажир по-прежнему держится за скамейку и не пытается нам помочь. Мы косимся на его кеды.

— Рвани-ка ты разок, — говорит ему брат.

Мальчик кивает, поспешно стаскивает кеды и, цепляясь за борта, пробирается к мотору. Мы изумленно уставились на него.

— Ты зачем кеды-то снял, чудак? — спрашивает Санька.

— Они старые. Подошва может порваться, — краснея, отвечает мальчик, но все-таки обувает правую ногу и начинает нажимать на педаль.

Я и Санька озадаченно переглядываемся. Нам даже не смешно от такой бережливости. Светлый мальчик, морщась от напряжения, жмет на педаль, но мотор упорно не хочет заводиться. Санька сажает бестолкового помощника на весла, чтоб нас не снесло к противоположному берегу, а сам возится с мотором. После долгих манипуляций с подсосом бензина мотор наконец оглушительно затарахтел. Лодка срывается, и нашему гребцу чуть не вырывает руки вместе с веслами, которые он вовремя не успел поднять из воды… Мы носимся по плесу, пока нам не надоедает.