Несерьезные дети

— Во! Встретили! — обрадовался Витька.

— Вон они!

По склизкому берегу Валька лезла первой, да еще подтягивала мужа Николая.

— Здорово, братовья, — приветствовала Валька, подавая сумку. — Дома еще дед?

— Дома, — ответил Витька.

У Барановых Валька притихла, пустила слезу и велела Николаю раздеться. Потом они прошли в горницу. Увидев их, тетя Надя осевшим голосом заголосила:

— Детыньки мои-и, где ж ваш и де-души-ка-а! О-ох!

Николай подошел ближе и придержал ее за плечо.

Валька заплакала, подошла к гробу и, низко наклонившись, поцеловала деда. Следом наклонился Николай. Через несколько минут он курил с мужчинами в сарае, а Валька, нацепив вынутый из сумки фартук, допрашивала тетю Лизу, кто что готовит на поминки.

Валерке захотелось пойти к мужикам, послушать их, но его приставили сторожем к керогазу, на котором варилась лапша.

Потом они стояли с Витькой, держа пирамидку с крестом из железных прутьев, и ждали выноса. Краска на кресте еще не успела просохнуть и пачкала руки. На железной табличке, не очень ровная, белела надпись: «Иван Михайлович Баранов». Из сеней послышался плач и какое-то комариное гудение. Валерка отвернулся и появления гроба не видел, он ждал команды «пошли», но ее не последовало.

Наконец тронулись. Голосила тетя Надя.

— Возле школы переменимся местами, — тихо сказал Витька.

Налетел ветер с дождем, но шага никто не убыстрил. От дворов к процессии присоединились еще люди, но сколько их там было, Валерка так и не увидел.

Возле школы их уже ожидала толпа. Гроб поставили на землю, и фотограф стал привычно расстанавливать родственников. Валерка вдруг оказался рядом с гробом. Но прежде он увидел родных и словно не узнал их. Искаженные от слез лица бабушки и тети Нади, красные, ввалившиеся глаза матери, серое лицо отца и какое-то глуповатое, обманутое выражение Валиного лица — все это отпечаталось вдруг, как на фотографии. Деда Валерка не узнал. Невозможно было представить его лицо живым. Подбородок и лоб опоясывали желтоватые бумажки с серыми церковными буквами, закрытые глаза провалились в черные лунки, в которые могла накапать вода…

Закончилась протяжная молчаливая минута, бабушка, упав поперек гроба, слабо, без голоса, зарыдала, и наступил какой-то всеобщий плач, от которого у Валерки что-то готово было лопнуть в груди, и ему захотелось бежать прочь… Бабушку с вытянутой рукой подвели к краю, и из ее кулачка просыпалась земля. Землю стали бросать все, и Валерка захватил горсть из-под ног…

Часа через полтора у Барановых сели поминать деда Ивана. Кухарки вернулись с могилки раньше других, быстро приготовили столы. От соседей принесли лавки и клеенки. Валерка снова был на подхвате и понемногу освобождался от оцепенения. Потом, когда всех усадили, им с Витькой тетя Лиза накрыла стол в теплушке. Дядя Леша поставил бутылку портвейна.

— Выпьешь? — спросил Витька. — За деда надо.

И они выпили. Но даже после этого говорить им было нечего. Хлебая лапшу, Валерка прислушивался к разговорам за столами и понимал, что вспоминают там сейчас деда. Он хотел бы что-нибудь вспомнить и рассказать, но ничего путного на ум не шло. Он понимал, что когда-нибудь придется вспомнить, какой хороший у него был дед, но что он расскажет тогда?

— Сынок, ты уж за скотиной присмотри, — напомнила, заглянув в теплушку, мать.

Валерка кивнул и поторопился встать из-за стола.

Он был, наверное, пьян, потому что все стал делать бегом. Бегом за водой, бегом за сеном, только старую ванну с навозом пришлось долго тащить по грязи. А погода к вечеру вдруг стала меняться. Тучи посветлели, и, хотя они все еще летели на северо-восток, у земли ветер притих, и на западе проглянуло солнце.

«Деда схоронили, и солнце вышло», — подумал Валерка.

От них уже уходили с поминок. Когда Валерка вошел в дом, в теплушке закусывали кухарки.

Мать собиралась отмывать затоптанные полы, и Валерке пришлось таскать во двор столы и лавки. Пустея, комнаты становились гулкими, как в новом доме.

И наступила минута, когда необычно тихо стало в доме. Родственники ушли, тетя Надя с Валей увели бабушку к Шаровым, а мать и отец задержались где-то во дворе. Валерка повесил свою куртку на опустевшую вешалку и огляделся. Ходики в теплушке стояли, и он не знал, когда можно будет пустить их снова. Зеркало закрывала старая шаль. И грязь, грязь под ногами.