Несовременные записки. Том 4

— Да, отсюда прямо в Мюнхен, — говорит Мартьянов и не смеётся, и никто не смеётся, и «подельники» не смеются.

Из комсомола их исключили, из универа исключили.

Батя домой приходит, где-то через неделю, и говорит:

— Сумасшедшие какие-то. Подкоп в Мюнхен решили рыть по заданию Сахарова. А ещё академик, бомбу изобрел… Подкоп в Мюнхен, — батя покачал головой.

11

Дальше представим вехи моего микромира реестром побыстрей, потому что россказни уже поднадаедывают. Реестром:

«В датском королевстве что-то всё не так, как надо», — подумал я.

На трибуне под памятником Ленину, какие-то ребята с испанской грустью написали «СВОБОДУ ПОЛИТЗАКЛЮЧЁ».

Я решил удрать за кордон через финскую границу и стал учить финский язык.

Миха Смирнов с Синициным решили мотануть туда вместе со мной.

Позин посоветовал мне мотануть через финскую границу на дельтаплане — мол, не засекут.

Миха и Синицын передумали мотать туда со мной, оба женились.

Я решил вместо финского выучить хотя бы английский: «Ду ю спик инглиш» и т. д. Я решил поступить на романо-германское отделение в Латвийский университет. «Пуа пронансиэйшин», — говорит он, экзаменатор, мне. Но я в море покупался, в Юрмалу съездил, пожил за дешево в общаге и познакомился с Игорем Гергенредером, студентом-журналистом из Казани. Семь лет мы были с ним потом «не разлей вода». «Кто твой идеал?» — спрашиваю я Игоря. Он отвечает: «Йозеф Штраус, ХДС-ХСС». «Но он же правый!» — я удивляюсь, как у такого умного, нонконформичного и контрсуггестивного человек, как Игорь, может быть идеалом правый. «Так это же и хорошо, что правый!» — говорит Игорь и объясняет, что капитализм звучит гордо.

Приезжаю домой, читаю Селинджера, Гессе, кучу книг по совету Игоря, таких, где поменьше «социализма» и побольше «капитализма».

Сеня Соловьев стихи сделал книжечкой под названием «Помыслы» и под псевдонимом Шарташский, но не юмористические, а такие незаметно вертанутые (сейчас бы всё это назвали «стёб», «стрём», «приколы», но тогда таких слов ещё не было). Например: «Звучит станок призывным басом».

У Кьеркегора прочитал такое: «Не хочу быть философом». Или: «Трудности умозрения возрастают по мере того, как приходится экзистенционально осуществлять то, о чём спекулируют». Или: «В логике не может стать никакое движение». Я, зачарованный этими цитатами, выписываю их в тетрадочку.

У Чжуан-цзы я прочитал: «Ничего не надо делать! Ведь вещи меняются сами по себе». Потом Чжуан-цзы приснилось, что он бабочка. Так здорово, так свободно закружилось голова. Явленное Дао не есть Дао. Мне показалось, что я что-то понял.

Потом я прочитал у Оскара Уайльда: «Нет ничего вреднее мышления, и люди погибают от него, как от всякой другой болезни». Или: «Избегай постоянно обосновывать. Это всегда низко, а иногда даже убедительно». Это мне понравилось сильнее даже, чем Сенины «Помыслы».

Батя принёс на несколько дней Артура Шопенгауэра «Афоризмы и максимы» с ятями, издание Суворина 1892 года. «Хотя в этом мире весьма много скверного, — острил Шопенгауэр, — самое скверное в нём есть всё-таки общество». Или: «Быть очень несчастным совсем легко, а очень счастливым не только трудно, но и совершенно невозможно». Я нарисовал его портрет акварельными красками.

В университетском киоске я купил книгу Завадской «Восток на Западе». Там говорилось, что истина вне слов, что её надо ловить без перчаток, а колеи на дороге мешают свободной мысли. Куда там социализму, даже капитализму тут было слабо, даже Иосифу Штраусу. Итого: чань-буддизм звучит гордо.

Я стал писать стишки немножко в китайском духе: «Умер Мао-Цзе-дун, плачут рабочие и крестьяне земли всей».

Потом стал писать стишки немножко в китайско-японском духе:

Малахольная нежностьСнова нынче не в моде.Значит плохи дела мои,Ой как плохи.Я другою манеройЛюбить не владею,Не имею, не умею.Пытался, старался,

Но аз есмь —Майский дождик.Пистолетик-дружочек,Дай тебя поцелую.Миленький, единственный,Где ты спрятался.

Эдакий фальшивый Пьеро получался в моих стихах. Я пытался, чтобы получалось неуловимо и естественно и ещё как-то, одним словом, по-китайски:

Просил проститьза что-то.Бегущая вода

бежала.Хотел чего-топодарить.Глаголу «полюбить»синонимы искал.Не находил.Молчал.Ручей бежал.— Не плачь.

Таким образом снималась бинарная ситуация. Но особенно сильно снималась бинарная ситуация (то есть, паранойно-политическое настроение со скучными или тоскливыми или просто занудными как речи на партсъездах мыслями) в рассказиках, как мне объясняли, напоминающими Хармса. За то, что я напоминаю Хармса, я его очень полюбил, хотя мне кажется, он и не очень-то всё это напоминает.

12