Несовременные записки. Том 4

Потом однажды в сарае дома, где жила сестра Светка с мужем Сашкой, я нашел «Евангелие» и забрал себе. Книга была с ятями и твердыми знаками. Я стал читать, пропуская, конечно, места о том, кто кого родил. Это меня смешило. Во-первых, потому, что так много незнакомых лиц, и ничего собственно о них не говорится, кроме того, что один происходит от другого. Потом, так не правильно говорить «родил» про мужчину. Женщина может родить, а не мужчина. Но вот место про щеку, которую надо подставить, если ударили по первой, меня озадачило. Это было очень необычно. И я чувствовал, что это не в том смысле, что надо сдаться и не бороться. И хотя я не знал тогда таких умных понятий, как «контекст», но из контекста чувствовалось, что речь идет о любви огромной силы. Фразу «Творя милостыню, не труби перед собой, как это делают фарисеи в синагогах и на улицах, чтобы прославляли тебя люди» я зачем-то выписал в блокнотик. Я принес «Евангелие» с ятями в школу, чтобы похвастаться. Иринка Тутова выпросила книгу у меня для бабушки, я отдал, так и не дочитав. Потом после школы старинная «Библия» оказалась у Позина, и я почти два года её держал и почитывал, делая выписки. А потом купил «Библию» у Бори Мейерзона за 90 рублей.

Но пока я учился в школе, я о Боге ни с кем даже и не разговаривал, это никого не интересовало. Но если, скажем, у Есенина попадалось: «Кот сидит на брусе, кто-то помолился Господи Исусе», я вдохновлялся — это была явно не советская партийная пропаганда. Иисус Христос явно не был идейным карьеристом, обывателем или мещанином. Он — наш. Позже я представлял Христа как буддийского монаха. Прочтя книгу Леви «Искусство быть собой» я утвердился в том, что Христос занимался каким-то сверхтренингом, чем-то вроде хатха-йоги. Подвижники Лескова из его рассказов окончательно убедили меня, что христианские монахи, йоги, буддисты — это всё наши люди, это гении, достигшие совершенства, большего, чем Ленин, Пушкин или Циолковский. Но это уже было после школы, в середине 70-х.

Но вот йогой интересовались и занимались и брат Серёга, и его друг Морозик. У них был журнал «Индия» с комплексами асан. Морозик принес даже как-то книгу «Интегральная веданта Ауробиндо Гхоша». Название меня привело в восторг. Я взял книгу у брата и понёс её в школу. Соседка по парте меня спросила:

— Про что, расскажи? Но я толком ничего не понял и ничего не запомнил, кроме слова «сварадж», которое переводилось как «коммунизм». Книгу я не смог дочитать, это была на самом деле очень научная, скучная советская книга.

Позин читал «Евангелие», но как историческо-философский памятник с мифами и легендами. Он учился на физическом и там ему очень нравился «научный атеизм», где рассказывали о разных религиях. Мы с ним всегда спорили, если он, простодушно улыбаясь, объявлял, что никакого Бога-то и нет, то я начинал его с сарказмом опровергать:

— Бог есть, он всё создал, а дедушка Ленин ничего не создал.

— Причем тут дедушка Ленин, природа, эволюция.

— Вот эволюцию, может, дедушка Ленин и создал, но всё остальное Бог создал.

Первый «адепт» религии, с кем я стал беседовать подолгу о Боге, был мой сосед на нашей новой квартире на улице Щорса возле автовокзала Боря Мейерзон. Узнав, что я — сын профессора (батя только-только защитил докторскую, и его назначили профессором), Боря пригласил меня тут же в гости и прямо с места в карьер спросил:

— Ты за материалистов или идеалистов?

Таких революционных вопросов мне никто ещё не задавал, я даже опешил.

— Лично я за идеалистов, — признался Боря.

В его комнате на стене над диваном у него висел портрет Владимира Соловьева, сбоку висела черно-белая фотография на индийскую религиозную тематику (бородатый Соловьёв меня больше впечатлил, но на черно-белой фотографии были, как мне сейчас кажется, Кришна и Баларама).

— Я верю во все религии, — переходя от субъективно ко всё более объективному идеализму, продолжал Боря. — А хобби у меня сексопатология.

— Не понял?! — удивился я. Но потом понял, что речь шла просто о сексе, а Боря, просто не имея систематизированного образования, пользовался многими терминами в их очень приблизительном смысле.

Когда появлялся таракан, Борик кричал и звал отца:

— Пузик! Пузик! Асур! Асур ползет.

Он, уважая также и буддизм, был вегетарианцем и признавал ненасилие-ахимсу. Так что для прихлопывания тараканов нужна была мотивировка, и он характеризовал тараканов как демонов-асуров.