Несравненная

Мигом вспомнил Поликарп Андреевич разговор, нечаянно им подслушанный, вспомнил, как перепугались Алпатов со своей старухой, когда этот господин в гости к ним заявился, и поэтому даже не спросил ни о чем, ему и без расспросов ясно стало — ноги надо поскорей уносить.

Вот поэтому и собирались, как на пожар.

И сейчас еще, уже по дороге домой, подмывало Поликарпа Андреевича навязчивое желание: оглянуться назад и посмотреть — нет ли какой беды? Но он пересиливал себя и не оглядывался.

Марья Ивановна искоса бросала на супруга быстрые взгляды цепкого, внимательного глаза, чутко догадывалась, что у него сейчас на душе творится, и с разговорами не навязывалась. Живы-здоровы, и — слава Богу! И сама не хотела вспоминать, что совсем недавно, пребывая в полном отчаянии и неведении, готова была в стенку головой биться.

Так и ехали — молча, слушая лишь глухой постук конских копыт да поскрипывание тележного колеса.

Даже не остановились нигде ни разу, пока не добрались, под вечер уже, до Колыбельки. И только здесь, в родных стенах, избавился Поликарп Андреевич от терзавшей его тревоги. Вошел в родную горницу, истово перекрестился на образа, и сел, обессиленный, на широкую лавку. Слава Богу, дома!

А когда успокоился, пришел в себя и вздохнул с облегчением, потребовал от супруги домашнего пива. Марья Ивановна даже слова не уронила, выставила на стол полную корчагу и кружку, самую большую, какая в доме имелась, рядом поставила, а еще сказать изволила приятным голосом:

— Пей на здоровье, Поликарп Андреевич.

Вот ведь как жизнь устроена — заковыристо: чтобы баба без попреков мужу выпить подала, надо мужу под смертельную угрозу попасть, живым из-под этой угрозы выскользнуть, и лишь тогда будет ему почет и уважение, и полная корчага на столе с большой кружкой. Усмехнулся Поликарп Андреевич, качнул головой и налил себе первую — не скупясь.

Захмелел он, сам себе изумляясь, почти мгновенно. А когда осилил вторую кружку, здесь же, за столом, не поднимаясь с лавки, уснул. И не чуял уже, как Марья Ивановна доставила его в боковую каморку, на топчан, не чуял, как снимала она с него сапоги и удобней укладывала на подушке, а после долго еще сидела рядом, горестно опустив голову.

А вот гуляевские девки в отличие от отца и мачехи от печали своей, что гостинцев с ярмарки не привезли, быстро избавились. Не зря говорят, что девичья беда только до порога — перешагнула и позабыла. Клавдия и Елена, выпроводив младшую Дарью, чтобы она не подслушивала, шушукались между собой, о чем-то горячо друг другу рассказывая и время от времени, прервав шушуканье, заливались вдруг громким смехом — радостным и беззаботным. Дарья, обиженная на старших сестер, походила по ограде, выглянула на улицу. Там было пусто в этот час, уже поздний, и она, закрыв калитку, вернулась. Глянула и ахнула — окно-то открыто, обе створки нараспашку. Быстренько и неслышно подбежала, залезла на завалинку и затихла. Теперь, через распахнутое окно, ей все было слышно.

И узнала она, что сестры ее старшие без памяти влюбились в каких-то братьев Морозовых, и обещались эти братья в самое ближайшее время приехать в гости. А чтобы скрыть истинную причину своего приезда, сделают вид, что прибыли они к сотнику Дуге, который на квартире в соседнем доме стоит. Много еще чего узнала Дарья — секретного, девичьего и жгуче любопытного. Узнала бы еще больше, но Марья Ивановна, выйдя из каморки, строго приказала разобрать узлы, вымыть полы в доме, да поскорее, не мешкая, потому что пора ужинать и спать ложиться.

Обыденная жизнь, сделав зигзаг, входила в ровную колею, словно полевая дорога.

Но так лишь казалось...

9

Полковник Голутвин молча выслушал доклад сотника Дуги, нахмурился, помолчал, кивая крупной седой головой, и велел построить пришедшую полусотню. Грузно вышел из палатки, поблагодарил казаков за службу и, обернувшись, негромко спросил у сотника:

— Кто особо отличился?

— Братья Морозовы и Афанасьев, — не раздумывая, ответил Николай.

— Пять суток отпуска Морозовым и Афанасьеву, когда вылечится. Всем отдыхать. Вы, сотник, тоже свободны, до завтра.

Голутвин направился в свою палатку, однако на полдороге остановился и нетерпеливо взмахнул рукой, подзывая к себе Николая, а, когда тот подбежал, спросил отрывисто:

— Как с ротмистром? Поладили?

— Никаких разногласий не возникало, господин полковник! — отчеканил Николай.

— Вот и хорошо, — Голутвин кивнул и скрылся в палатке.