Нет мне ответа...

Идёт жизнь. И осень идёт. К концу уже, а я всё не съездил в Сибирь, и надо бы, но боюсь. Какая там будет погода? Выехать я могу не раньше 20—25 октября. А что как дождь, да ещё со снегом? Узнай, Коля, прогноз погоды хоть приблизительный. Надо хотя бы одежду нужную по сезону взять.

Теперь о делах. Повесть твоя «Нашему современнику» не пришлась. Они её держат, но чувствую – бесполезное дело. Давал читать в «Москву», но Алексеев, главный редактор, отсутствовал, и повесть вернули. Я предложил её в «Лит. Россию». Если и она забодает, я хочу ещё в «Октябрь» или в «Новый мир» показать, а ты, без ссылки на меня – иначе хана повести! – можешь сам её предложить в журнал «Молодая гвардия». Словом, время идёт, и я понимаю твоё беспокойство, но что же делать? Такая сейчас полоса в литературе, совсем бы ничего не писать – вот бы все с облегчением вздохнули. Чем хуже дела, тем больше боятся слова, особенно в России. Всегда так было, но нынче уж и вовсе боязнь слова достигла неслыханных сфер и высот, цензура сквозная, как хиус на Енисее зимой.

Коля! Ты только не затяни с письмом. Маленько, но сразу напиши.

До встречи, надеюсь, скорой. Тамаре и Лене поклон.

Обнимаю, Виктор Петрович

4 октября 1976 г.

(В редакцию газеты «Кадр»)

Уважаемый тов. Е. Поротов!

Спасибо Вам за газету «Кадр», за письмо и предложение ответить на Вашу анкету. Коротенько отвечаю (подробнее нет времени):

1. Я – зритель с детства. В деревенском клубе крутил «динамку» немого кино, чтоб заработать право смотреть бесплатно фильм. Каждому огольцу доверялось прокрутить целую часть. Силы хватало не у всех, слабела рука, слабел свет на экране, исчезало изображение, публика громко выражала негодование, и слабака немедленно подменяли. Из фильмов, увиденных в детстве, мне ярче всего запомнился «Когда пробуждаются мёртвые» с участием молодого Игоря Ильинского. Видел я первый звуковой и цветной фильм – «Соловей-соловушко». Впечатление чуда, сколь его потом ни пытались уничтожить наши и заграничные ремесленники кино, так и не исчезло до сих пор.

Сейчас, в силу суеты и занятости, я уже не такой активный зритель кинематографа, появилось чувство усталости (не пресыщенности) от огромного количества фильмов серых, привычных и часто вторичных. Из двухсот фильмов, выходящих за год, запоминается два-три – это очень мало, даже в литературе, переживающей сложные времена, нет такого многопроцентного серого потока продукции, а ведь воздействие кино на массы куда более напористо ныне, нежели влияние литературы.

Из последних фильмов студии «Ленфильм» (мною увиденных) запомнилась картина «Старые стены», а в картине больше всего мне понравилась Гурченко, сделавшая сложную, если не сложнейшую, работу, перешагнув через образ и стереотип той, что засела в памяти зрителей, скорее и не героини, а персонажа, исполняющего песенку: «Пять минут, пять минут…»

Проблема «Писатель и кинематограф» будет до тех пор, пока существует и то, и другое. Уж очень разные это вещи. Думаю я, что было и будет в этой проблеме главенствующее лицо – писатель, ибо сколько бы у него ни было надзирателей, они не могут проникнуть в его тайну, тайну замысла, и, следовательно, никому не дано распоряжаться писателем, сколь бы ни старались, как бы ни изощрялись в этой бесполезной и бессмысленной работе люди, присваивающие себе право судей, диктаторов или «добрых советчиков».

И ещё – писатель свободней кинематографистов был и будет потому, что процесс его работы стоит недорого – бумага, перо, а место – если приспичит писать – можно найти хоть в лесу, хоть на чердаке. Киношник обложен со всех сторон надзором, словно медведь в берлоге, и я удивляюсь даже, как это иным режиссёрам при таком огромном количестве финансовых, идейных и прочих надзирателей ещё удаётся иногда как-то извернуться и выпустить что-то интересное на экраны! Считаю это не просто удачей режиссёра, сценариста, художника, оператора и актёров, а их творческим подвигом. Думаю, дальше будет ещё труднее, уж очень много (год от года всё больше и больше) появляется желающих руководить, направлять, указывать, ковыряться в душе художника и всё меньше и меньше желающих нести тяжёлую каторгу творца.

Демагог, если судить хотя бы по журналу «Экран», становится всё более напористым и властным диктатором; и если учесть, что художник, «как собака, всё понимает, но сказать не может», битву наглядно проигрывает он. Хотя, когда демагог срубит последнюю сосну и окажется лицом к лицу с пустыней, ему снова придётся замолчать и ждать, когда другие, способные к труду и творческому подвигу люди насадят и вырастят лес и ему, демагогу, снова будет что срубать…

Сейчас одновременно ведут со мною переговоры о постановке картин по моим произведениям три студии. «Всякому овощу своё время» – гласит житейская, честная русская пословица. Видимо, я, как «овощ», созрел для кино…

С приветом, В. Астафьев

Ноябрь 1976 г.

(Главному редактору «Литературной газеты»,

В секретариат правления