Нет мне ответа...

Союза писателей СССР)

Двадцать шестого октября в вестибюле дома творчества в Гагре мы с женою смотрели по телевизору встречу по футболу между командами «Арарат» и «Зенит». Араратовцы забили гол ленинградцам из спорного положения, и кто-то сзади меня сказал: «Глядите, зенитовцы и не спорят!» Меня, как давнего болельщика за «Зенит», сунуло сказать: «А они и не будут спорить, это не араратовцы, которые в игре со «Спартаком» устроили безобразный митинг на своём поле…»

«Что говоришь, негодяй?!» – вдруг заорал сидящий рядом с женой, вальяжно развалившийся в кресле гражданин.

«Простите! – сказал я. – Но я не с Вами разговариваю».

«Хам! Ты должен извиниться передо мной. Тебя судить надо за такой подлый душок!..»

И пошла такая брань, что я вынужден был ответить:

«Что Вы орёте? Вы что, напугать меня хотите? Так я пуганный на фронте фашистами, и напугать меня уже трудно».

«Идиот! Хамло! Ты ответишь за эти слова…» – ещё громче разорался гражданин, брызгая слюной, картинно гневаясь.

Я замолчал, ибо понял, что он провоцирует скандал, да и руки у меня стали отниматься, начало схватывать сердце – перед отъездом в Гагру я сорок дней отлежал в больнице. Жена моя вежливо попросила совсем уж разбушевавшегося гражданина, когда я замолк: «Перестаньте! Да перестаньте же, пожалуйста!..»

«Ты своему дураку-мужу указывай! Ты на него, идиота, воздействуй!..» – всё в таком же тоне и духе. Мало того, гражданин этот демонстративно закурил и принялся пускать дым в лицо жене, продолжая при этом орать, всё более и более склоняя свою речь в шовинистские направления.

Тогда рядом сидящий с ним гражданин в очках похлопал его по руке и со скорбным вздохом сказал:

«Успокойся, дорогой! Их не перевоспитать!..» – было это сказано так, чтобы мы с женой уяснили, что не нас перевоспитывать, а всех русских.

Каково же было моё удивление, когда я узнал, что на болельщицкую реплику, может быть, и неуместную с моей стороны, этакий вот провокационный базар устраивал работник «Литературной газеты», постоянно и настойчиво ратующий за утверждение человеческого достоинства, Константин Богратыч Серебряков, а утешал его и говорил насчёт перевоспитания «их» – один из секретарей Союза писателей Армении, фамилию которого, надеюсь, Серебряков вспомнит.

И вообще уяснил я, оглядевшись: Серебряков работал на свою публику – в вестибюле сидели одни его собратья, и это перед ними он выказывал себя истинным «патриотом» и желал громкого скандала, но его не получилось.

Разумеется, ни я, ни жена не спали после этого происшествия, ожидали, что Серебряков извинится хотя бы перед женщиной, вступившей в партию на фронте, имеющей правительственные награды, написавшей две книги, матери троих детей, наконец, просто женщиной. Но человек, как бы желавший нас «перевоспитать» (на свой лад, чтобы обращаться с незнакомыми людьми на «ты», вести себя разнузданно в общественном месте, хамить женщине!), Серебряков, видимо, считает своё поведение нормальным, особенно там, в тех местах, где он чувствует себя «дома» и в окружении «своих» людей.

Я никогда не работал в большой, да ещё центральной газете, был литературным работником всего лишь в районке, но редактор её не уставал повторять всем нам, тогда ещё молодым и горячим, работавшим в газете, что мы – представители одной из самых древнейших, видных народу, профессий. Мы – журналисты и обязаны постоянно помнить об этом и вести себя достойно как в редакции газеты, так и вне её, вплоть до собственного дома, не говоря уж о местах общественных.

Уверен, что и в «Литературной газете» придерживаются этой святой для советского журналиста морали, и, думаю, Серебряков не позволяет себе вести себя так в другом месте, в Москве, например. А он и после инцидента продолжал вести себя в доме творчества вызывающе, курил в вестибюле, несмотря на запреты, если говорил, то на весь зал, если сидел, то непременно развалившись.

Впервые в жизни и за двадцать с лишним лет работы в литературе я прибегаю к такому прискорбному «творчеству», ибо впервые был так оскорблён и унижен. Я не требую извинений от Серебрякова – трижды раненный фашистами, я слишком хорошо знаю цену тем ранам, а нанесённые публично – цена им ничтожна. Но настаиваю, чтобы Серебряков письменно извинился перед моею женою – Марией Семёновной Астафьевой, по адресу: г. Вологда, ул. Ленинградская, 26, кв. 12. И ещё надеюсь, что главный редактор «Литературной газеты», партийная организация редакции напомнят своему сотруднику об этике журналистской и человеческой.

С уважением, Виктор Астафьев, член правления СП РСФСР

14 ноября 1976 г.

(Е. Городецкому)

Дорогой Женя!