Я, Мишенька, нахожусь в раю. Сдал, одолел все тома собрания сочинений. Если б не бабы, не моя супружница и не редакторша сумасшедшая, бросил, бля, к … надсадную работу, вконец меня вымотавшую. Но вот сдал под расписку все тома и отскочил от дома всего-то на 2—3 километра в местечко, называемое «Сосны», куда давно уж меня завлекали, да всё мне было недосуг. И вот один в целой половине деревянной уж боле недели и не верю, что так бывает: никого нету, тишина, сосны кругом, и только птицы поют. Господи, как я сам себя загнал в угол!
А в Швецию, Миша, пока ходу нет. Вот в Италию, в Милан, поговорить о сибирской литературе в тамошнем университете приглашают. И я собираюсь с 5 по 10 мая там быть и макаронников словом отборным дивить, а там вернусь и огород садить надо.
Меня ведь от земельной повинности никто не освобождал. Это вы, жители самого пролетарского города, интеллигенция советского закваса, освободили себя от всякой повинности, ничего не делаете, только бумажки чтите, а кушать у Ельцина требоваете, да ещё чтобы пища калорийная была и рецептура самой выдающейся номенклатуре соответствовала. У нас чё добудешь иль сопрёшь, то и пожрёшь – суровая жизнь на суровой земле!
А потом, родной мой, начнём готовиться ко вторым «Провинциальным чтениям». С помощью вашей питерской посланницы нам вроде бы вырешили денег на это мероприятие, которое мы намечаем ближе к середине сентября провести, тогда и решим насчёт Швеции.
Между этими делами, на июль примерно, планируется поездка на теплоходе по Енисею, дней на десять. Это общество «Мемориал», и я тебя включу в список, если ты захочешь, а пока обнимаю. Обленился я тут, спасу нет. И хорошо это, ничего-то не делать. Нравится мне.
Поклон Лидии. Тебя обнимаю. Виктор Петрович
Дорогой Валентин!
Уж какая там у вас война происходит, да ещё «вокруг меня», мне неизвестно. У нас тут тихо и пристойно, выборная борьба поглотила всю энергию народную, да, кажется, и творческую. Одна лишь пащенковская газета исходит воплями, что случается при запоре в прямой кишке и в башке, устроенной единожды по пещерному ещё чертежу и коммунистической схеме.
Я всю зиму работал, стараясь разделаться с новой повестью и собранием сочинений. Последние тома выдались особенно трудоёмкие: 12-й – публицистика, 13-й сборный – новая повесть, восстановленный рассказ «Ловля пескарей в Грузии» и послесловие к нему более самого рассказа, где позволил себе сказать всё, что было, всё, что я думаю по поводу сего времени, и попутно и о гнусных воспоминаниях Викулова и не менее гнусном поведении журнала «Наш современник», его нонешнего редактора и авторов вроде Василия Белова, который совсем сдурел иль лучше сказать по-хохляцки «с глузду зъихав», и никто не смеет ему суперечить. Два последних тома – письма.
Если б не мои самоотверженные бабы – моя жена и Ася Гремицкая – редакторша, бросил бы я последние тома, остановился бы где-то в районе 13-го. Весь мой пар вышел, все силы и терпение иссякли.
Отправил Асю в Москву, сдавши все тома в издательство, и отправился в недалёкий профилакторий, где спал почти трое суток беспробудно, а всего пробыл в одиночестве и тишине почти полмесяца, но у М. С. случился очередной приступ (они у неё всё чаще, всё тяжелее), и я вернулся домой. Пытаюсь разделаться с почтой и текущими делами. М. С. из дома не выходит, бытовая часть на Польке – магазин, почта, аптека, а коммунально-коммерческая – на мне. И только вплотную соприкоснувшись с ними, начинаешь понимать, как крепка и вечна русская бюрократия, при посредстве компьютеров и прочих машин достигшая небывалого совершенства.
Вообще-то, я уж никого к себе не пускаю в качестве корреспондентов, одна морока и досада от них, но «Смене» отказать не могу и тебе тоже. Середина июня – время хорошее. Я нонче не собираюсь творить. И вообще на бумагу и чернила смотреть не могу, хочу отдохнуть как следует, вот и ты у меня в избушке отдохнёшь. Она цела, прохладна, вымыта и ждёт пациента, а избу малость ремонтировать надобно, и огород к той поре посажен будет, и жарки как раз в самом распаде будут, и я в Италию не поеду. Звали в Миланский университет рассказать о сибирской литературе. Я невольно задался вопросом – сколько же сибирских университетов интересуются литературой Италии? Нет мне ответа.
Ну, обнимаю тебя, кланяюсь жене и парням. Преданно кланяюсь. Виктор Петрович
Дорогой Володя!
Рад был узнать, что ты жив, да ещё и работаешь. А то ведь все письменники Прикамья повымирали, один Алёша Решетов остался, да и тот на старости лет оженился, и жена его якобы увезла в Екатеринбург.
Писать тебе всяческие воспоминания я не буду, ибо устал от писаний до того, что на бумагу и чернила смотреть не могу. Только что, в марте, закончил сдачу своего 15-томного собрания сочинений, а это такая работа, что всё в организме будто катком переехано.