Неугомонный

«Я уверена, — заключила Линда, — Ханс действительно ничего больше не помнит. То есть либо ему больше нечего было запоминать, либо Луиза сознательно утаивала от него свои восточногерманские приключения. Только вот зачем бы ей это делать?»

«Н–да, — сказал Валландер. — Шведам никогда не возбранялось посещать Восточную Германию. Мы вели с ними дела, как и со всеми другими. А вот гражданам Восточной Германии попасть в Швецию было труднее. Берлинскую стену возвели, чтобы воспрепятствовать любым побегам».

«Это было до меня. Я помню, как Стену снесли, а не как ее строили».

На этом разговор закончился. Валландер услышал, как где–то в коридоре открылась и закрылась дверь. Он принялся методично просматривать собранный материал об исчезновении Хокана фон Энке, думая, что один вывод так или иначе сделать мог бы. Опыт подсказывал, что Хокан фон Энке отсутствует уже так долго, что, скорей всего, тоже мертв. Но тем не менее он решил пока что считать его живым.

Через некоторое время Валландер отодвинул папку и откинулся на спинку кресла. Может быть, Хокан уже тогда, в безоконной юрсхольмской комнате, знал, что скоро исчезнет? И надеялся, что я кое–что замечу между строк в его рассказе?

Валландер нетерпеливо выпрямился в кресле. Слишком все застряло, надо идти дальше. Он зашел в Интернет и начал поиски. Что именно искал, он и сам не знал. Искал вроде как наугад, но не совсем. Просмотрел всю официальную информацию военно–морского флота. Шаг за шагом прослеживал ступени карьеры Хокана фон Энке. Она неуклонно шла вверх, но без каких–либо сенсационно быстрых повышений. Кое–кто из сверстников пропавшего капитана второго ранга, как обнаружил Валландер, сделал много более стремительную карьеру. Примерно через час Валландер задержался на фотографии, возникшей на экране. Снимок, сделанный на мидовском приеме в честь зарубежных военных атташе, изображал группу молодых офицеров, одним из которых был Хокан. Он улыбался прямо в объектив. Открытой, самоуверенной улыбкой. Валландер задумчиво рассматривал старое фото. Я пытаюсь добраться до точки, где увижу яснее, думал он. Где что–то расскажет мне, кем на самом деле был встревоженный человек, которого я повстречал в Юрсхольме.

Он вздрогнул — в дверь постучали. И не успел отозваться, как дверь открылась. На пороге стоял Нюберг в голубой куртке и бейсболке. Увидев Валландера, он замер.

— Я думал, тут никого, — сказал он. — Привычка у меня — гасить лампы, горящие без нужды. Свет видно в щелки под дверью. Занятие, конечно, довольно бессмысленное. Но ведь электроэнергию разбазаривать не стоит.

— Зачем ты стучишь, если думаешь, что внутри никого нет?

Нюберг снял бейсболку, почесал голову. Всегдашний его жест, подумал Валландер. Сколько я его знаю, он в растерянности непременно так делает. Интересно, что делаю я, когда смущаюсь?

— Пожалуй, у меня нет толкового ответа на твой вопрос, — сказал Нюберг. — Просто привычка. Перед тем как войти, стучишься. Кстати, я думал, ты в отпуске?

— Так и есть. Для разнообразия занимаюсь пропавшими свекром и свекровью Линды.

Нюберг кивнул. Несколько раз Валландер говорил с ним о случившемся. И всегда уважал его соображения, хотя работать с криминалистом порой было нелегко. Холерический нрав Нюберга пользовался дурной славой, хотя Валландер теперь уже вряд ли рисковал попасть ему под горячую руку. Под угрозой Нюбергова гнева жили в первую очередь судебные медики и техники–криминалисты.

Нюберг так и стоял с бейсболкой в руке.

— Ты, наверно, знаешь, что к Рождеству я ухожу на пенсию?

— Нет, не слыхал.

— Думаю, пора ставить точку.

Валландер искренне удивился. Невесть почему он думал, что Нюберг будет на службе всегда, день за днем, в солнце и в дождь, в жару и в холод разыскивая на глинистой земле зацепки для тех или иных расследований. Когда–то давным–давно Нюберг был женат и, наверно, имел детей. Но все же оставался одиноким человеком в зеленой бейсболке, который порой мог жутко вспылить, однако в работе был лучшим из лучших.

— И что ты будешь делать? — озадаченно спросил Валландер. — На пенсии?

— Уеду отсюда, — с неожиданной бодростью сказал Нюберг. — Далеко–далеко.

— Можно узнать куда? В Испанию?

Нюберг воззрился на него так, словно он брякнул что–то неподобающее. Валландер поспешно подумал, что, наверно, сейчас грянет один из знаменитых приступов ярости.

— Что мне делать в Испании? Потеть? Я уеду на север. Купил старинный, красивый, но несколько обветшалый дом на границе Херьедалена и Емтланда. На многие километры вокруг ни одного соседа, только деревья, куда ни глянь.

— Но ты ведь сконец? Родился в Хеслехольме, если не ошибаюсь? Что ты станешь делать в лесной глуши?

— Жить на покое. К тому же в лесах, говорят, не так ветрено.

— Ты не выдержишь. Привык ведь к равнинным просторам.

— Меня давно тянет туда, — просто сказал Нюберг. — В леса. Когда я ездил в те края и нашел этот дом, я сразу почувствовал себя уютно. Так–то вот. А ты сам еще долго намерен оставаться на службе?

Валландер пожал плечами:

— Не знаю. Мне трудно представить себе жизнь без нашей конторы.