— Я жил в Европе, когда моя мама была ранена, но сразу же прилетел обратно. Когда стало очевидно, что она может не поправиться, она рассказала мне о биологическом отце Аны.
— Её биологический отец —
— Я думал, она бредит из-за лекарств. Или просто ошибается.
Я склоняю голову набок. — Что заставило тебя передумать?
— У Аны есть особенности. Такие, из-за которых я стал воспринимать слова матери не просто как бред, вызванный морфином.
— Какие, например?
— Во-первых, Ана не обращается.
— Ого. А она уже должна?
— Ребёнок оборотня обязательно обратиться. На самом деле, в полнолуние им сложно
— Роско был, мягко говоря, не в восторге, да?
Он бросает на меня взгляд, выражающий явное преуменьшение.
— И она была сестрой того парня, который пах так, будто он метил на его место, — бормочу я, не подумав. Замечаю удивление Лоу. — Что? Я кое-что знаю.
— Роско никогда не был миролюбивым Альфой, но за последние несколько лет его позиция постепенно переросла в крайнюю агрессию. Он требовал контроля над определёнными демилитаризованными зонами и начал внедрять политику нулевой терпимости. За последние десять лет мы убили больше людей и вампиров, чем за предыдущие пять — и они убили больше нас. Вот тогда несколько его заместителей открыто выразили своё несогласие. Их недовольство встретилось новым всплеском насилия. В это же время в прошлом году от рук других оборотней погибло больше оборотней, чем представителей любого другого вида. Моя мать была одной из них, — он сжал губы. — Я вернулся домой, бросил вызов Роско и победил. Четыре его самых преданных заместителя выступили против меня, и я снова победил. Были и другие, всё слабее и слабее, и это казалось такой бессмысленной тратой… — он потёр челюсть ладонью. Я начинаю понимать, это его привычный жест, когда он размышляет. — Это была моя ошибка. Мне не следовало их оставлять в живых.
Я внимательно наблюдаю за ним, размышляя,
— Дай угадаю: те, кого ты победил, но оставил в живых, переименовали себя в Лоялистов и сейчас радикализируют молодых Максов, как одержимые.
Он кивает. — Это небольшая группа, но они готовы опуститься гораздо ниже, чем я могу себе позволить. И их поддерживает Эмери, пара Роско. Конечно, она всё отрицает, и она достаточно умная, чтобы не допустить, чтобы недавние нападения были связаны с ней, но у нас есть информация.
— Будь я на твоём месте, я бы следовала методам их обожаемого Роско и беспощадно подавляла любое инакомыслие.
Его губы чуть заметно тронула улыбка, словно он подумывает сделать именно это, и я тоже улыбнулась. Наши взгляды встретились на мгновение, прежде чем он продолжил:
— Ана не знает, кто её настоящий отец.
— А кого она считает…?
— Винсента. Он был ещё одним заместителем Роско, и они с мамой то сходились, то расходились на протяжении многих лет. На него напали на территории вампиров, когда Ане было около года. Все остальные в стае, благодаря стараниям моей матери, свято верят, что Ана — дочь Винсента.
— А как ты объяснил то, что она не обращается?
— Это не широко известно, да и есть другие причины, которые могут это вызвать, включая психологический блок. Они редки, но…
— Не так редки, как наполовину оборотень наполовину человек. Кто ещё знает?
— Джуно и Кэл, потому что мы выросли вместе, и они мне как семья. Ещё Мик. Он был одним из заместителей Роско, единственный, на кого могла положиться моя мать, когда меня не было. Кроме них, мама никому не рассказывала. Но я начинаю сомневаться в этом. Я могу только представить, что Серена может быть заинтересована в Ане…
— …потому что она наполовину человек. И если Серена знает…
— …тогда неизвестно, кто ещё в курсе, — заканчивает он.
Я барабаню пальцами по столу, обдумывая всё это. — Макс ничего полезного не рассказал о Лоялистах?
— Он мало что знает, кроме имён нескольких низкопоставленных членов. Лоялисты завербовали его, потому что у него есть связи с некоторыми из моих заместителей и лёгкий доступ к Ане, но они недостаточно доверяли ему, чтобы раскрыть что-либо. Он не знал, кому он должен был передать Ану.
— Ты думаешь, Лоялисты знают об Ане?