Миру не было доподлинно известно, стала ли Ника первой
Но Миру нравилось думать, что Ника была первой и единственной девушкой, которая оказалась столь смелой и искренней.
– Ты как маленький добрый огонек, – сказал он неожиданно для самого себя. – Все собираются вокруг, чтобы погреться.
Ника вскинула ресницы, ее щеки порозовели.
– А еще? – робко, еле слышно попросила она.
Мир улыбнулся:
– Пройдемся по всем стихиям, живущим во мне? Ты свежий ветерок, дающий надежду и волю к жизни. Ты говорливый ручеек, от которого веет прохладой. Он обещает даровать чистоту и утолить жажду. Ты…
Он споткнулся. Не стоило упоминать жажду: его жажду ей не утолить, он не станет принуждать ее. Что такое три месяца – да и тех уже не осталось. Время пролетит быстро. Нет,
– Не можешь придумать, с чем меня сравнить, если перейти к стихии земли? – предположила Ника. – Например, какой-нибудь нежный цветочек, нет? Или дерево, в тени которого можно отдохнуть. Дерево мне больше нравится, цветочек – слишком банально, хотя и приятно.
Мир медленно кивнул, радуясь, что его слабость осталась незамеченной.
– Дерево. Прекрасная мысль. Да, в тени этого дерева можно расслабиться и отдохнуть после долгой дороги под палящим солнцем… перед бесконечно долгой дорогой, которая тебе еще предстоит… в неизменном одиночестве.
Голос звучал все тише и тише. С метафорами сегодня не заладилось. Мир хотел похвалить и воспеть Нику, а вернулся к тому же, к чему возвращался всегда, – к собственному эгоизму, к недостойной мужчины жалости к себе самому.
Глава 32