Мы поднялись на третий этаж: из подъезда любопытные зрители были удалены, но жильцы оставались в своем праве выглядывать из дверей квартир и напоминать мне о том, как пятнадцать лет назад угощали меня конфеткой. Тут же шнырял один из журналистов – спрашивал, какой я была соседкой и не числились ли за мной хулиганские выходки. Наивный! У меня с детства по минутам был расписан день, даже туалет приходилось посещать по графику, где уж тут выкроить время на шалости. Но ничто не мешало наиболее активным соседям придумывать всякие небылицы.
Вдова какого-то важного чиновника, которая жила этажом ниже моих родителей, рассказывала о том, как в детстве я влезла на дерево с унхалийскими яблоками, упала на грядки, на которых произрастал взращенный заботливыми вдовьими руками лук, а соседка меня не только не пожурила за это, так еще погладила по головке и угостила фруктом. Каждое слово в рассказе женщины было ложью. Во-первых, грядок и плодовых деревьев в нашем дворе и рядом с ним отродясь не водилось – центр города все-таки, во-вторых, тяжело было представить вдову копошащейся в земле, когда она даже дверь открывала в одноразовых перчатках, а в-третьих, если отбросить все нестыковки и предположить, что я и правда упала с дерева на ее грядки, то по голове соседка меня погладила бы, только оторвав оную от тела – весь район был наслышан о скверном характере этой женщины.
Дверь в квартиру была распахнута настежь. Рядом замер оператор с камерой наготове, и еще два или три угадывались в недрах прихожей. Я сделала глубокий вдох, как перед погружением в воду, и натянула на лицо самую широкую улыбку – предстояла встреча с мамой.
Родители ждали меня в прихожей. На лице отца заметно прибавилось морщин, да и лысина начала оформляться, зато мама совершенно не изменилась. Высокая, статная, с густыми черными волосами, волнами спускавшимися на плечи. При должном освещении ей нельзя дать больше тридцати лет, но сейчас из-за огромного количества ламп все женские уловки были сведены на нет, и, наверное, именно поэтому мамино лицо дышало такой «благостью», что даже страшно стало. Я с удивлением заметила, что рядом с родителями, чувствуя себя совершенно свободно, стоит мальчик лет восьми – этакий классический зубрила в очках и с лишним весом, с трудом втиснутый в костюм-тройку. Мне пришлось задуматься: а не брат ли это мой, настолько тепло его обнимала моя мать, но возраст мальчишки явно превышал количество лет, которое я отсутствовала, и поэтому мысль о новом родственнике пришлось признать несостоятельной.
Операторы не прекращали снимать, поэтому, дабы не портить впечатления, пришлось оставить все вопросы при себе и расцеловаться с родителями.
– Кто это? – успела я шепнуть матери, естественно, имея в виду мальчика, которого она держала за руку, даже обнимая меня. Мама недовольно дернула плечом и ничего не ответила, что, впрочем, было вполне ожидаемо. Что ж, будем надеяться, что, когда начнется спектакль под названием «Самая лучшая теща», завеса тайны над присутствием на смотринах чужого ребенка приоткроется.
Я прошла в комнату, которую мама горделиво называла столовой. Пищу в ней всегда вкушали (да-да, именно вкушали, просто есть моя мать не может по определению) три раза в день. Если вдруг мне случалось опоздать на обед или ужин, я оставалась без оного, так как накрывать огромный стол «из-за одной недисциплинированной особы» никто не собирался. Примечательно, что начало трапезы, для которой уже все было накрыто, моя мама задерживала впервые, и как же приятно было осознавать, что система тоже может дать сбой.
– Не правда ли, обед для его высочества подготовлен безупречно? – улыбаясь, уточнила мать.
Действительно, сервировка, да и внешний вид блюд напоминали приемы пищи во дворце, и мама бы изменила себе, если бы не обратила на это чужого внимания.
Помня, что нас снимают, я растянула губы в улыбке и согласилась:
– Да, все очень даже достойно.
Мама дернулась. Как видно, моя пренебрежительная оценка ее не устроила, но она промолчала. Зато не смог удержаться от реплики мальчишка, основания для присутствия которого я так и не определила.
– Я помогал готовить, – заявил он, а я взглянула с сомнением. О способностях моей матери к готовке мне, как никому другому, было известно: самостоятельно родительница умела готовить две вещи – сварить макароны и отварить макароны, и я могла поспорить, что кулинарные изыски, дразнящие своими запахами журналистов, были доставлены из ближайшего ресторана, шеф-поваром которого был давний мамин поклонник.
– Как мило, – проворковала я и погладила мальчика по голове. Как знать, может, это и правда мой брат – от матери можно ожидать чего угодно, нужно налаживать общение с самого начала. – А что именно ты делал?
Мальчик закашлялся. Готова поспорить, такой вопрос они с моей мамой не отрабатывали, но она сразу же пришла на помощь:
– Я научила Марика чистить овощи.
Чистить овощи! Кто бы тебя этому научил – всю мою жизнь в родительском доме картошку чистил отец. Есть захочешь – и не то сделаешь, а есть ему, как ни странно, хотелось часто.