Невеста смерти

Она недоуменно молчала, перебирая в памяти события, предшествовавшие ее побегу из дома. Неужели?! Она смутно вспомнила, что, помимо закрывшего ей белый свет несостоявшегося жениха Валерия Глабра, был еще какой-то Апполинарис, молодой офицер, зачастивший в их дом и о чем-то подолгу разговаривавший с ее родными при закрытых дверях. С Гайей, вечно растрепанной и лазившей то на шелковицу за забравшимся туда котенком, то на смоковницу положить выпавшего из гнезда птенчика, он особо и не общался — так, проходил мимо если, то смотрел на девчонку испытующим улыбчивым взглядом, но не более того. Но он уже тогда был центурионом.

— Доблестный Апполинарис?! — неуверенно спросила она.

— Просто Рис. Для тебя просто Рис, — он положил свою ладонь на ее, сжимавшую по-прежнему меч. — Тем более, что меня догнала почти по фалерам… Старший центурион в двадцать шесть? Так, глядишь, и трибуном станешь скоро.

— Рис…, - промолвила она, привыкая к новому имени и задыхаясь от навалившихся непрошено воспоминаний о родительском доме, детстве и так неожиданно оборвавшейся юности. И вдруг сказала что-то, первое пришедшее на ум. — А шелковицу старую срубили… В отцовском доме живут его дальние родичи, все там вроде перестроили.

— Так, — вдруг посерьезнел Рис. — Какие родичи?! Они тебе там нужны? Вышвырну, как только поднимемся, пообщаемся с поганцами и хоть чуть отмоемся от этой склизклой дряни.

Она удивилась такому резкому переходу от схватки в подземелье, где каждый шаг мог стать последним, к мелким и никчемным с ее точки зрения разборкам с какими-то родичами, каким-то образом умудрившимися выжить ее из дома.

— Не стоит. Пусть их. Мне все равно некогда украшать атриум драпировками. Для меня дом скорее память о тех людях, которые жили там и были мне дороги. Больно это, а не то, что мне там не дают жить. Я и сама не хочу, — и неожиданно прибавила более резко. — А хотела бы, давно бы разобралась. Суд в Риме работает исправно, и Римское право незыблемо.

— Ах, Гайя, — улыбнулся одним уголком рта Рис. — Ты все такая же. Гордая и бескомпромиссная, отважная и… И необыкновенно прекрасная. О Юпитер, ты хоть знаешь, какой стала красавицей?!

Она удивленно уставилась на него, чувствуя, что брови уходят от удивления под маску:

— Я? Красавицей? Слушай, а может ты все перепутал? Спутал меня с кем другим?

— Нет. Тебя, моя любимая и долгожданная Гайя, я не спутаю ни с кем. Можешь не верить, но я искал тебя все восемь лет. И когда ты убежала, я тут же отправился на поиски.

— Да, видать, кот-мышелов из тебя не вышел! — пошутила Гайя, видя, что они уже поднимаются по ступеням, вырубленным в каменном монолите, на котором был построен Табулярий.

— Тогда да. Но за эти годы я научился, — и было непонятно, шутит Рис или говорит серьезно.

— Научился чему?

— Ловить. Догонять. Выслеживать. Затаиваться и выныривать из темноты и из воды. Страшно?

— Нет, — она пожала плечами. — Для меня это работа. А тебе же за тридцать уже должно быть?

— Тридцать один. Я старше тебя на целую войну.

— Здорово. Я бы хотела бы с тобой встретиться в более спокойной обстановке, на тренировке. Уверена, что ты мог бы многому научить нас с ребятами.

— А что, мысль мне нравится. А то вот так подстрелят, и весь опыт к воронам. И вообще, у нас с тобой впереди теперь много времени. Уверен, нас-то с тобой точно не подстрелят. Боги любят пьяных, глупых и влюбленных.

— Я не пью.

— Я тоже. И мы с тобой не дураки явно, если носим свои фалеры и еще живы.

— Тогда что?

— Гайя, я влюблен в тебя точно также, как и восемь лет назад. Вот ты даже маску не сняла, а мне достаточно видеть твои глаза, брови, поворот головы. Из сорванца ты стала прекрасной воительницей, Минервой, Артемидой…

— Вот уж Артемидой….

— А что? Не знаешь, что Диана не только охотница, но и богиня плодородия, а Гомер считал ее образом девичьей стройности?

— А еще она богиня целомудрия.

— И при этом дает помощь в родах. Ты меня не переспоришь, моя найденная прекрасная невеста. О великие боги, как же я рад, что ты осталась прежней Гайей во многом! Не представляю, смогла ли ты бы заинтересовать меня, если бы только скорбно обрывала бы розовые лепестки возле статуэток Лар.

— А еще я обрываю уши врагов. Все еще нравлюсь?

— Да, — он пропустил мимо ее подначку, ответив по существу. — Да, нравишься. И мы поженимся завтра.

— Что????

Он не успел ответить, потому что они вышли к посту преторианцев, перекрывающему вход в само здание Табулярия, куда можно было попасть из Сената и из Палатинского дворца. Обменявшись паролями, они прошли в помещение, где хотя бы смогли опуститься на каменные скамьи и кое-как умыться из небольшого фонтана.

— С этими что делать? — поинтересовался начальник караула, охранявшего Табулярий, у Гайи и осекся, узнав императора, спокойно умывавшегося и оттиравшего брызги слизи с голеней, как и все остальные.

Начальник караула опустился на одно колено в традиционном приветствии, с прижатой к груди рукой. Октавиан улыбнулся воину:

— Да ладно уж. Сейчас не до церемоний. У вас тут как, не жарко?