Ну а имя? С ним решили подождать, по совету Эрдана: мастер-корабел рассказал Эсме о том, что фрегатам имя дают не просто так, а в связи с каким-нибудь интересным и знаменательным событием... чего стоит повременить с именем для зверька? Целительница согласилась и как бы невзначай спросила: «А отчего тогда „Невеста ветра“ носит такое название?»
«Имя, – поправил ее мастер-корабел. – Имя...»
Тут взгляд Эрдана затуманился, он повернулся и ушел, словно сомнамбула. Эсме ничего не оставалось, как пожать плечами и отложить вопрос до лучших времен.
– Сегодня мы сойдем на берег, – сказала девушка, и ларим ткнулся ей в щеку мокрым носом. – По крайней мере, я на это надеюсь. Нас с тобой ждет новая жизнь, новый дом... новые знакомства... жаль, конечно, что в Тейравен я уже никогда не попаду, а ты не вернешься на Алетейю...
Тут она осеклась. А на самом ли деле ей
Пепелище, да не одно, а целых два – старое и новое. Нет, туда возвращаться не хочется. Еще есть «Водяная лошадка». Пью, наверное, единственный, кто будет по ней скучать. Окрестные дети быстро все забудут, у них короткая память, благословенный дар Эльги...
...Невольно Эсме вспомнила странную сцену, свидетельницей которой оказалась три дня назад: Кузнечик выволок на палубу лохань с водой и принялся за стирку с таким рвением, словно это было самое интересное занятие в мире. Мальчишка увлекся и сам не заметил, как начал за работой напевать уже знакомую Эсме песенку – хрипло и еле слышно, то и дело срываясь на сухой кашель. Кузнечик не видел, что целительница плачет; что бы ни говорили, она продолжала считать его безвозвратно утерянный голос, как и уже побледневший шрам на лице Крейна, свидетельствами своих неудач.
А потом она поняла, что впервые слышит песню
Только теперь она поняла, что песню кто-то сочинил специально для «Невесты ветра» – или, быть может, для капитана? Так или иначе, последние слова накрепко врезались в память, и ей отчего-то показалось, что забыть их будет невозможно даже с помощью
– Ну и ладно, – сказала Эсме, отгоняя воспоминание. Ларим шумно засопел и принялся умываться. – Начнем все сначала, а там видно будет.
«Невеста» ненавязчиво дала ей знать, что Ламар уже совсем близко... и что капитан ждет ее на палубе. Эсме в последний раз оглядела каюту – здесь было уютно, но это место домом ей так и не стало. Чего-то ему не хватало, чего-то очень важного.
Легко собираться в путь, когда путешествуешь налегке.
С ларимом на плече целительница вышла из каюты.
Паруса «Невесты ветра» снова побелели. На палубе было прохладно, и девушка обняла себя за плечи, а зверек, словно прочитав ее мысли, меховым воротником распластался на плечах хозяйки. Но это мало помогло – все равно ее бил озноб.
Или, может, причиной был вовсе не холод?
Эсме огляделась. По правому борту виднелся утопающий в тумане берег; с легким испугом она поняла, что куда ни кинь взгляд, везде виднеются рыбацкие хижины, верфи, причалы – Ламар был пугающе большим, он превосходил Тейравен раз в пять.
На мгновение туман разошелся, словно решив по-дразнить ее, и открылся поразительной красоты вид: высокие белоснежные башни, розоватый купол храма Заступницы на вершине холма, очертания далеких гор – и тут же все растаяло без следа, будто восхитительный мираж.
Капитан стоял на полуюте, спиной к целительнице. Она уже шагнула к нему, но остановилась: Крейн был не один. Точнее, рядом с ним никого не было... кроме «Невесты». Вокруг одинокой фигуры на корме витала еле уловимая аура, подобная той, что окружает влюбленных; Эсме даже показалось, что рядом с Крейном в холодном утреннем воздухе проступает женский силуэт. Целительница отвернулась и отошла к фальшборту. Наблюдая за тем, как фрегат рассекает волны, она подумала, что никогда не сумеет понять, каково это – не оставаться в одиночестве ни на миг.
Позади кто-то деликатно кашлянул.
– Вижу, вы уже готовы сойти на берег?
– Мне не нужно долго собираться. – Целительница обернулась и чуть не подпрыгнула от неожиданности. Крейн был одет гораздо скромнее, чем обычно, – Эсме, привыкшая к тому, что пират любит дорогие ткани, даже не думала, что в его гардеробе найдется хоть одна старая куртка с неряшливыми заплатами и истрепанными рукавами, – но дело было совсем в другом.