— Извините, — пробубнил я, однако женщина не сдвинулась с места, поэтому мне оставалось только уткнуться в ее надушенное мягкое тело и лицезреть ее улыбку, словно кроме нас двоих вокруг никого не было. Когда нам все же удалось разойтись, меня накрыло тревогой не столько из-за тесного контакта, сколько из-за странного ощущения дежавю. Откуда оно возникло, так и осталось для меня загадкой: возможно, я видел подобную сцену в кино, встречал в литературе, или это было что-то из навязчивого, но таившегося в глубоком подсознании сна. В общем, я словно оказался в таком месте, за которым до сего дня наблюдал по чьей-то странной прихоти лишь со стороны. Я гадал, что за организация могла позволить себе такие роскошные апартаменты?
— Оставьте вещи в кабинете, — распорядилась женщина. — А я займусь напитками.
Мы прошли в уставленное книжными стеллажами помещение, где стояла кельтская арфа, а по стенам на розовых и голубых лентах были развешаны старинные музыкальные инструменты: охотничий рожок, кларнет и деревянная флейта. Обстановка включала кожаный диван и несколько кресел.
— Вещи на диван бросай, — скомандовал брат Джек.
Я выскользнул из пальто и огляделся. Шкала настройки радиолы, встроенной в секцию книжной полки из натурального красного дерева, была подсвечена, но никаких звуков я не уловил; на широком письменном столе разместился чернильный набор из хрусталя и серебра; а когда один из моих попутчиков задержался, разглядывая библиотеку, я с удивлением отметил, что богатая обстановка кабинета составляет разительный контраст с довольно скромной одеждой вошедшего.
— Перейдем в другую комнату, — проговорил брат Джек, взяв меня за руку.
Мы зашли в просторную гостиную, где одна из стен была полностью закрыта итальянской красной портьерой, ниспадавшей с потолка пышными складками. Здесь собралась прекрасно одетая публика: несколько мужчин и женщин стояли около рояля, другие вальяжно расположились в бежевых креслах из светлого дерева. Попадались весьма привлекательные молодые особы, однако я старательно избегал смотреть на них подолгу. Я чувствовал себя не в своей тарелке, хотя все только на секунду обернулись в мою сторону и тут же перестали обращать на меня внимание. Они словно бы не замечали меня, как будто я был здесь и одновременно не был. Мои попутчики разбрелись кто куда, а ко мне подошел брат Джек и взял меня под локоть.
— Пошли, нальем себе чего-нибудь, — предложил он и повел меня через всю гостиную.
За барной стойкой причудливой формы, какие встретишь разве что в каком-нибудь ночном заведении, напитки смешивала женщина, открывшая нам дверь.
— Эмма, плесни нам чего-нибудь, — попросил ее брат Джек.
— Так, дай подумаю. — Улыбнувшись, она склонила голову с тщательно уложенными волосами.
— Да что тут думать, наливай, — сказал он. — Нам горло промочить охота. Сегодня этот парень повернул колесо истории на двадцать лет вперед.
— Вот как. — Она прищурилась. — Ты должен мне о нем рассказать.
— Утром в газетах прочтешь, Эмма. Наши дела налаживаются. Стремительно.
Он радостно захохотал грудным смехом.
— Что тебе предложить, брат? — спросила она, внимательно меня изучая.
— Бурбон, — чуть громче, чем следовало, ответил я, вспомнив лучшее, что подавали на Юге страны. Лицо горело, но я, насколько позволяли приличия, выдержал ее взгляд. И читалось в нем не жесткое «ты-мне-неинтересен-как-личность», принятое у нас на Юге и хлещущее чернокожих, словно мы лошади или мухи, а более прямолинейное, пронизывающее до костей «посмотрим-кто-это-у-нас-тут»… Где-то в ноге у меня свело мышцу.
— Эмма, стакан бурбона. Два стакана, — сказал брат Джек.
— Знаешь, — промолвила она, доставая штоф, — я очарована.
— Еще бы. Всегда, — ответил он. — Очаровательна и очарована. Но мы умираем от жажды.
— Скорее, от нетерпения, — ответила она, наполняя стаканы. — Я говорю о тебе, конечно. Скажи, где ты нашел этого юного народного героя?
— Я его не искал, — сказал брат Джек. — Он возник из толпы. Видишь ли, народные массы всегда сами порождают своих лидеров.
—
Он ответил ей пристальным взглядом. Я взял в руку тяжелый стакан из хрусталя и поднес его к губам, обрадованный возможности отвести глаза от девушки. Гостиную застилало облако табачного дыма. Я обернулся на звук искусных фортепьянных пассажей, а девушка Эмма, особо не понижая голоса, произнесла:
— Джек, тебе не кажется, что он недостаточно черный?
— Тсс, не будь дурой, — оборвал ее брат Джек. — Нас интересует не наружность, а голос. Советую и