Невидимый мир

В прошлом нам случалось подвергаться унижению, когда мы бывали вместе. Наша уязвимость позволяла обиде проникать в нас со скоростью пули; мы до тонкости улавливали нюанс, несознательно вложенный говорящим в то, как он произносил, скажем, слово «возьмите»; в его интонации сплетались степень его воспитанности, его предрассудки, настроение той минуты, а также его отношение к тому, что в нашей внешности в принципе было ему ненавистно. И все же внешнее выражение наших сходных реакций было различным. Когда тот, с кем мы имели дело, олицетворял собой некую силу, становился ее грубо-предупреждающим голосом и наставлял: «Смотрите у меня! Не сметь делать то-то, а также и то-то…», я переживал унижение молча, а мой бывший друг отзывался: «Да, конечно! Мы как раз между собой об этом говорили!» Тогда я думал, что униженный человек всегда напуган, и не обращал внимания на его реакцию, считая ее дополнительным выражением нервной неустойчивости. Теперь я знаю, что страх униженного человека — то есть просто «страх вообще» чувствительнейшего из живых существ — в своей трансцендентности стоит над любым конкретным испугом; он тут же перемалывает этот испуг как очередное доказательство, его обосновывающее. Ощущение «страха вообще», с его внушающими уважение масштабами, часто заставляет нас воспринимать чрезмерное внимание к мелкому временному испугу как нечто постыдное.

Разумеется, всеобщности типа — до последнего нюанса — не существует. Изворотливая податливость моего бывшего друга показывает, что он обостренно переживал и частный испуг. Следовательно, его натура не была склонна к возвышению, к трансформации общего страха в позицию, а лишь к замене мелкого мелким… Когда нас предупреждали: «Смотрите у меня!», я молча искал в себе то, что сделает меня неуязвимым, а он, с его «разумеется», подсознательно шептал: «Спасите меня от моей бесприютности, попробуйте меня… может быть, и я смогу произносить «смотрите у меня» и чувствовать себя уверенным!»

Он — бывший мой друг и бывший нежный человек.

Два года назад директор того предприятия, где он работает, вызвал его и предложил место ушедшего заместителя директора по техническим вопросам. На предприятии много инженеров, среди них есть очень способные, он же едва-едва, по настоянию родителей, дотянул до окончания института. Кроме того, он знал, что по своему складу он прямо противоположен типу «начальника» в общепринятом понимании. Теперь мне ясно, что лишь примирение с незадавшейся служебной карьерой заставляло его в прошлом восклицать искренне и безответственно: «Никогда не согласился бы на высокий пост, даже если б меня стали просить!» Но в его директоре заложено демоническое начало. А что может доставить носителю демонического начала большее наслаждение, чем превратить ягненка в ручного волка? Кормить его вместо травы мясом и наблюдать, как хищно расширяются его зрачки…

Директор предложил ему и квартиру. Мой бывший друг согласился. Никогда прежде на предприятии не было заместителя директора, который с такой лабораторной тщательностью исследовал бы каждое минутное опоздание, а также долетающие до него разговоры. Под каждое свое отдельное исследование заместитель директора всегда подводит базу общего для всех принципа.

* * *

Снова повторяю — рассказ мой только на первый взгляд отклоняется от темы.

* * *

От центра до автостанции было дальше, чем от больницы до центра. Сын шел посередине, сослуживец матери — слева от него, я — справа. Я двигался между ним и улицей с ее машинами и шумом, сослуживец — между ним и витринами. Он возбужденно говорил, задевая локтем большие стекла, стучал по дверцам подвалов и отпрыгивал, когда они прогибались. Обращался он главным образом к сыну, лишь иногда ко мне. До автостанции я больше не смущал его вопросами.