Невидимый мир

Почти то же он говорил и прежде — в машине. Я промолчал тогда, промолчал и сейчас. Но если раньше мое молчание имело целью доказать ему, что правота любого утверждения относительна, на этот раз я уловил в себе нотку пристрастности — мне хотелось, чтоб его слова несли в себе прозрение истинной ценности жизни его отца и матери.

Два компрометирующих меня взгляда и эта пристрастная нотка — не слишком ли часто мое новое «я» давало трещины? Особые обстоятельства не оправдывали меня. Разве я не привык к особой обстановке — к хаотичному сознанию моих пациентов? Разумеется, смерть — нечто более глубокое, чем сумасшествие, я это признаю. Она вбирает в себя все, что было в живых, включая самое экстравагантное, помещает это под матовую крышку и изучает успокоенные черты. В ее обители все уютно — легкой инкрустацией вплетена в крышку буква «с». Я всегда считал тяжелое сумасшествие экстравагантной формой жизни, неделикатной самодемонстрацией души; я старался помогать сознанию, находящемуся в положении всадника, голова которого закружилась от бесцельных бешеных прыжков животного под ним.

Пока существует еще не самодемонстрация, а только сотрясение, пока прыжки еще легки — единственно тогда я испытываю чувство, будто рядом со мной свершается что-то подлинное.

* * *

Что могло быть нелепее, чем это восклицание сына, когда рядом были сослуживец и особенно шофер — человек, совершенно не осведомленный о деталях случившегося. Он онемел, потом перевел взгляд на меня. Слегка кивнул мне — мол, привел бы ты его в чувство… Наверное, сослуживец успел сказать ему, что я врач.

Может быть, мне не следует тревожиться, может быть, нотка пристрастности была вызвана свободой в восклицании сына, свободой, которая не считается ни с чем. И мое одобрение на миг преодолело обычную мою сдержанность.

* * *

Рассказав историю об американских кларнетистах, я привел пример привычного извращения изначального духовного контакта.

* * *

Мать переживала какой-то странный антракт между жизнью и смертью. Ей осталось самое низшее — рефлексы. Она приподымала кисть и шевелила пальцами, как будто играла на рояле. Техника игры была для нее рефлексом. Когда ее кололи в вену, она резко отдергивала руку. Сестра кричала: «Не дергайся», хотя знала, что она находится в глубокой коме.

По сути дела, антракт существовал как ощущение в сознании сына. Он видел ее, наблюдал ее движения — это все еще была его мать. И одновременно он целиком проникался чувством обреченности, абсолютной беспомощности живого существа и не мог поделиться с ней этим чувством. На другой день он станет намного старше. Но сейчас, пока ее жизнь постепенно принимала форму продолговатой капли, которой предстоит вскоре сорваться и упасть, уступая место другой капле, он спешил сотворить миф. В короткие антракты между прошлым и концом отдельного человека или обществ создается много мифов. Когда судьба решает преподнести такой подарок (короткий антракт), вместо того чтобы разом подвести черту, она, быть может, делает это именно с такой целью. Чувству обреченности миф противопоставляет представление о жизни как о чем-то осмысленном и о воспроизведении индивида в следующих поколениях. Прошлое кристаллизуется в нескольких красивых постоянно повторяющихся состояниях — с таящимися в них идеями, выводами и сверхдуховностью.

Но как обстояло дело в действительности? А размолвки, взаимные обвинения в дни безденежья, непонятная сыну нервозность? Сын, возможно, признал бы, что это было, но я не хочу его спрашивать. Я с ним, чтобы выполнить свой долг — выслушать его, быть рядом. Если красивое сущностно, мифы все же несут в себе оправдание. И собственное, и оправдание всего остального.

Даже если вечером ты бил жену, но утром поцелуешь ее носовой платок, ты оправдан.

Чисто логическое суждение — вот что я сейчас высказал. Но я не одобряю такую унизительную неустойчивость человеческого существа.

* * *

Не забывать: миф — не чистая истина.

* * *

Когда шофер ушел, сын сказал:

— Надоело слушать, как мою мать принимали за пьяную!

— Народ здесь простой, сами видите.

Сослуживец был даже доволен — становилось ясно, что он в городке на особом положении.

— Ваша матушка была лучом, — добавил он, — лучом, который сверкнул и угас.

Потом он предложил перекусить у него дома, прежде чем возвращаться в больницу. Он забыл о своей реакции на вопрос, женат ли он. У сына это предложение, уводившее нас далеко в сторону от главного события, вызвало ужас. Но сослуживец все говорил и говорил — он живет в пятидесяти метрах от автостанции, мы зайдем всего на десять минут, жена будет его ругать, что он о нас не позаботился, не предложил пообедать, она тоже очень ценит его мать и т. д.

Сын был категорически против, но спорить был не в состоянии. Я снова посмотрел на часы. Время у нас еще было. Я не стал вмешиваться.

* * *