Невиновные под следствием

– Было бы правильно все эти экспертные учреждения передать в ведение Минюста, там, кстати, есть система экспертов высокого уровня. Тогда хотя бы какая-то объективность появится, они худо-бедно будут формально независимы от следственных органов. Понятно, что ФСБ к ним все равно придет и сможет повлиять, но по крайней мере видимость будет соблюдена.

– Согласен, но противники же говорят, что в таком случае Минюст станет монополистом.

– А в чем проблема? У нас и так Следственный комитет хочет стать монополистом, а так экспертизы будет проводить Минюст, тем более что в УПК сказано, что экспертизы может проводить иное лицо, обладающее специальными познаниями. Очень часто Следственный комитет привлекает для этого проверенных людей, которые выдают какие угодно заключения.

– Почему суды так спокойно реагируют на нарушения, которые допускают ведомственные эксперты по тем же самым экономическим делам, например?

– Могу только предполагать. У нас выстроена такая вертикаль, когда судья может только согласно кивать на все то, что ему предоставляют. Исходит он из очень простой логики. Например, дело возбудил следователь Следственного комитета из оперативного материала ФСБ. Не может же ФСБ ошибаться, зачем я буду в это лезть. Это работает не только в отношении заключений экспертов, но и в отношении вообще всего. Если я начну спорить со стороной обвинения, то у меня могут быть проблемы. Если я кого-нибудь оправдаю, то они напишут рапорт о том, что я – коррупционер. Это стандартный подход чиновника, он идет по пути наименьшего сопротивления и со всеми соглашается.

– Работает ли принцип единообразия судебной практики?

– Единообразие в целом работает. Но есть определенные нюансы, которые выбиваются из общей практики. А почему они выбиваются – это, наверное, уже другой вопрос. Потому что они объясняют, что в данном конкретном деле государству так надо. По приговору суда Навального взяли под стражу, а на следующий день уже рассматривалась апелляция по изменению меры пресечения и ему изменили меру пресечения. Казалось бы, во всех делах необходимо действовать так же, но судьи просто смеялись в лицо и говорили: «Ну вы что, это ведь Навальный». Они отделываются общими словами. Мне кажется, что это любой судья чувствует, но не думаю, что они об этом говорят.

– Есть временные тренды, которые постоянно возникают. Сейчас, например, за 0,38 грамма амфетамина человек «уезжает» на десять лет, а за убийство – на восемь. Непонятно же, согласись.

– Основная тенденция – во всем соглашаться с обвинением. А самое страшное и неприятное, что вот эти дураки следователи – они, по сути, судьи. А сейчас все это еще смещается в сторону оперативников.

– Почему у нас не работают специальные предпринимательские составы преступлений, части 5–7 статьи 159? По ним ведь просто не возбуждают уголовных дел.

– Потому что это не выгодно силовикам. Потому что по ним нельзя применять меру пресечения в виде заключения под стражу. У нас же, видишь как, принимаются вроде хорошие законы, но они, в свою очередь, ничего не гарантируют.

– Известны ли тебе случаи, когда человек, в отношении которого возбуждали уголовное дело, находился под стражей, ему выносили приговор – но все же он смог сохранить свой бизнес?

– Нет, не известны. Бывало, когда человек частично смог сохранить что-то, но чтобы полностью и у него не возникло никаких проблем – нет, таких случаев я не знаю.

– На твой взгляд, каковы основные методы фальсификации уголовных дел? Когда в принципе не должно быть уголовного дела, но что-то квалифицируется как уголовное дело и уходит в суд.