Невозможная девушка

– Наверное, Дункан заказал, – пробормотала она. От одного только упоминания о нем ее передернуло. Но почему тогда скульптура лежит здесь, а не в музейной студии? Этому Кора не смогла найти объяснения. В отличие от той миниатюрной, похожей на куклу статуэтки, которую она там видела, размеры этой скульптуры практически полностью соответствовали реальным пропорциям ее фигуры. Нагие бедра и грудь скульптуры были красиво задрапированы тканью. Кора не понимала, почему Александр еще не уничтожил ее.

Рядом была еще одна фигура. Кора осторожно сняла с нее покрывало – под ним оказался ее очередной двойник: такие же короткие темные волосы, те же рост и телосложение, однако при этом она разительно отличалась от нежного, почти романтического предыдущего образа, созданного в традициях европейских мастеров.

Эта фигура отражала английские традиции в восковой скульптуре: в глаза бросался поразительный, ничем не приукрашенный реализм. Она лежала на спине с раскинутыми ногами; шею, подобно ожерелью из синих цветов, покрывали синяки. Полуоткрытые глаза смотрели в пустой потолок, на ребрах под ее маленькой грудью выступили кровоподтеки. В ней определенно не было никакой романтики.

Волосы, как и у предыдущей скульптуры, были настоящими. Кора наклонилась их потрогать, и они оказались измазаны в чем-то липком. Она поднесла руку поближе к свече и увидела, что на пальцах у нее осталось красное пятно.

«Краска», – подумала она и вытерла ее о свою сорочку.

Кора прикоснулась к щеке скульптуры, удивляясь, как Александру удалось добиться такого сходства с человеческой кожей. Щека оказалась неожиданно эластичной.

Это была не скульптура, а мертвое человеческое тело.

[Одри Марч]

Этот клиент был особенным.

То, чем я занималась у мадам Бек, – работа не из приятных, скажу я вам. Клиенты менялись каждую ночь. Все с претензией на элегантность, а изо рта несло как из канализации. Я все чаще заливала глаза ромом, чтобы хоть как-то отвлечься. Но, надо признать, мадам давала нам крышу над головой и неплохо кормила. Она внимательно следила за питанием девочек – тощие замухрышки ей были не нужны, жирные коровы – тоже. Да и по улицам шататься было не нужно – как ни крути, а тоже плюс.

– Мужчинам не нравятся доходяги, – любила повторять мадам.

И вот однажды она позвала меня в свой кабинет. Захожу – она сидит как королева в своем бархатном кресле.

– Для тебя есть новый клиент, Одри. Очень выгодная перспектива для нас обеих.

– Ну так пусть заходит, я буду в своей спальне.

– Нет, – сказала мадам и объяснила мне, что к чему. – С сегодняшнего дня ты будешь обслуживать только его. Когда он захочет, будешь приходить к нему домой. Из всех девочек он выбрал именно тебя и требует, чтобы ты находилась исключительно в его распоряжении. Сказал мне, что найдет способ это проверить.

Я спросила, сколько он собирается мне платить. Быть постоянной любовницей одного мужчины наверняка выгоднее, чем обычной проституткой.

– Более чем достаточно. Он будет полностью оплачивать твое содержание и покупает все твое свободное время. – Она взяла в рот трубку и подожгла ее спичкой. Облако дыма закрыло от меня ее лицо. – Иногда ты должна будешь надевать вот это.

Мадам бросила мне сверток с одеждой: там были мужские башмаки, старые испачканные штаны, коричневая рубашка, кепка и длинная полоска ткани.

– Этой тканью будешь утягивать грудь, – сказала она.

– Э, так он голубой. Тогда зачем ему я? Есть же Милашка Джон.

– Нет, Джон его не интересует. Ему нужна именно ты. Он в курсе, что ты обычная женщина. И что еще очень важно – клиент не хочет, чтобы ты с ним разговаривала. Во время ваших встреч ты всегда должна молчать. Будешь приходить к нему домой и тихо, без шума делать свою работу. Поняла?

Ничего я не поняла, но деньги есть деньги. Мадам приказала мне коротко остричь мои светлые волосы и ополаскивать их настоем из скорлупы черного ореха каждый раз, когда буду принимать ванну. Она дала мне черный карандаш и велела затемнить им брови и подвести глаза.

Это продолжалось более двух лет. Иногда мы встречались в его темной берлоге на Генри-стрит, где он заставлял меня надевать шелковое голубое платье, потом приподнимал подол и делал свое дело, повалив меня на кровать возле жалкого подобия камина. В соседней комнате были какие-то штуки, покрытые простынями. Я никогда не спрашивала, что это. Один-единственный раз, когда я осмелилась заглянуть под простыню, он отвесил мне такую оплеуху, что я прикусила язык. Этого раза мне хватило.

В другие дни все происходило в Большом анатомическом музее. Он там делал восковые фигуры: органы разные, части тела и прочее. Их он от меня не закрывал, можно было смотреть сколько угодно. Он ставил меня лицом к стене, спускал с меня штаны и засовывал свое хозяйство.

Он практически никогда со мной не разговаривал. За два года сказал всего несколько слов:

Можешь идти.

Ты опоздала.

Тихо.

Молчи.